— Да.
— Только не подгоняй меня, приятель, ибо я тебе выдам прямо и откровенно — я не знаю, где они.
— В таком случае…
— Я же сказал, чтобы ты не подгонял меня. — Рокки Джексон глубоко затянулся и сделал длинный хриплый выдох. — Понимаю, тебя это волнует, приятель, но мне-то спешить некуда. Разреши заверить тебя, что я спешу лишь тогда, когда это необходимо.
— Тот молодой человек, который послал меня сюда на встречу с тобой…
— Твоя подружка в комиссии могла бы рассказать о нем. Его зовут Майк Конти. Относительно приличный парень. Он родом из нового мира и не хочет подчиняться гнусным порядкам прежнего мира. Он довольно много знает, но держит язык за зубами, пока ему и его поколению не придет день сказать свое слово.
— Он как-то связан с тобой?
— Майк будет отрицать любую связь, — заверил его Джексон. Лучи солнца, пробиваясь сквозь грязные витрины, поблескивали в стеклах его очков. — Здесь еще хватает людей, которые не хотят иметь дело с «любимчиками ниггеров». — Он засмеялся. — И если я терплю их, то лишь потому, что жду слова. Не хочешь ли поменяться со мной местами? Я бы предпочел держать в поле зрения дверь с улицы.
Меняясь местами с Джексоном, Питер с трудом сдерживал нетерпение, которое вот-вот должно было прорваться. Инстинкт подсказывал ему, что, если не подгонять собеседника, он в самом деле может сказать что-то важное. Так что Питер продолжал молча ждать, крутя в пальцах так и не зажженную сигарету.
— Мы живем в сумасшедшее время, мир катится к анархии, — проговорил Джексон. — И одно насилие влечет за собой целую цепь насильственных действий.
— Сегодняшним утром мне довелось говорить об этом, — сказал Питер. У него был хриплый голос. — А позже другой человек сказал мне то же самое. Мы можем положить этот рефрен на музыку, но это никому не поможет.
— Выложу-ка я тебе кое-что из того, что я о тебе знаю, — ухмыльнулся Джексон. — Я знаю, что люди, которые похитили Вардона и Селлерса, назвали тебя в качестве посредника. — Заметив, что у Питера расширились глаза, он рассмеялся. — О, я знаю, что об этом не оповещали по радио и не печатали в газетах. Но по тюрьмам сидят двадцать восемь человек, которых допрашивали по этому поводу, и в одиннадцати из них я особо заинтересован. Они черные. Ты, наверно, думаешь, что из тюрьмы нельзя получить никаких известий? В таком случае ты ошибаешься. Словом, я знаю. Предполагаю, ничего существенного узнать тебе не удалось, в противном случае ты бы не был здесь, разыскивая своих друзей. Самый быстрый путь вытащить их — это заключить сделку по поводу Вардона и Селлерса. Теперь, когда мы знаем о судьбе Селлерса, все жутко запуталось. Не затруднит ли тебя сообщить мне, были ли какие-то контакты с похитителями?
— И да, и нет, — решился Питер. — Они связались с ФБР. Выложили достаточную информацию, чтобы убедить инспектора Бача в том, что он имеет дело с подлинными похитителями. Назвали меня. Когда я подошел к телефону, то получил указание идти к другому телефону — к уличному таксофону — и ждать второго звонка. Но я его не дождался, потому что аппарат в будке был сломан. Разговор состоялся в семь утра. С тех пор — ничего.
— Спасибо, что доверился мне, — кивнул Джексон. — Отвечу таким же доверием. Одиннадцать заключенных, в которых я заинтересован, сказали ФБР чистую правду. Они понятия не имеют, кто стоит за всем этим. С ними никто не советовался. Поверь. Что относительно Ллойда?
— То же самое. Он не знает, что за этим кроется. У него нет никаких предположений, которыми он мог бы со мной поделиться.
— Не правда ли, странно? — сказал Джексон. — Но поехали дальше. — Через плечо Питера он внимательно наблюдал за дверью на улицу. — Почему я решил помочь твоей миссис Ллойд, ее ребенку и Салливану? Если что-то случится, моим друзьям в тюрьме придется жестоко расплатиться за это. Вардон и Селлерс взяты заложниками для того, чтобы добиться выхода заключенных на свободу; их, снабдив деньгами, собираются выпроводить из страны. Так все считают. И на них обрушится всеобщая ярость за то, что случилось с Селлерсом и может случиться с другими. — У Джексона дернулся угол рта. — Ты знаешь, как сейчас называются тюрьмы, приятель? Исправительными заведениями. А ты знаешь, как исправляют заключенных? Бейсбольной битой по зубам. Одиночками, в которых они валяются в собственных испражнениях. Помоями, которыми их кормят. А когда кто-то не может больше этого выносить и взрывается, его убивает «офицер-воспитатель», объясняя, что действовал в порядке «самозащиты». Или же возмутитель спокойствия совершает «самоубийство», и его находят в петле из собственного ремня висящим на решетке камеры. Вот что теперь ждет моих друзей — полный зажим, понимаешь? Или, если хочешь играть словами, — черный зажим. Вот почему я хочу, чтобы твои друзья вернулись домой живыми и здоровыми, вот почему я хочу, чтобы о счастливом спасении этого сукина сына Вардона сообщили все газеты. Но больше всего, Стайлс, я хочу правды.
— Какой правды?
— По крайней мере одиннадцать заключенных, перечисленных в списке, — двенадцать, если ты веришь Ллойду, — были просто использованы. Кто-то их подставил. Конечно, ты уже догадался, что ни о каком похищении тут не может быть и речи. Ты не думаешь, что кто-то хотел просто свести счеты с Вардоном и Селлерсом, отпускать их никто не собирается, и вся эта шумиха с похищением служит чем-то вроде дымовой завесы? Если им в самом деле были нужны деньги, если они в самом деле добивались освобождения заключенных, почему они не вышли с тобой на связь?
Питер сцепил влажные от пота пальцы:
— Такой вариант рассматривался.
— Кем? Копами?
— Они не купились. Конечно, они должны были играть по предложенным правилам… на тот случай, если все это в самом деле серьезно.
— Слава Богу, что ты не засмеялся, — сказал Джексон. — Это сбережет нам время. Я явился сюда из своего мира потому, что не хочу неприятностей твоим друзьям. Зажим может оказаться слишком жестоким. Я не знаю, где эти подонки, но у меня есть кое-какие связи. Я думаю, пока с ними ничего не случилось — до того, как распространились новости о Селлерсе. Но Бог знает, какой взрыв может последовать теперь.