— Вы слышали, что к нам приезжает «Сирк фантастик»? — спросила его Кара. — Сегодня первое представление. — Старый иллюзионист хмыкнул. — Вы не пойдете? — настаивала она. — По-моему, нам нужно пойти.
«Сирк фантастик» — конкурент более старого и крупного «Сирк дю солей» — принадлежал к новому поколению цирков, объединявших традиционные цирковые номера, древнюю комедию дель арте, современную музыку и танец, искусство авангарда и уличные фокусы.
Но Дэвид Бальзак принадлежал к старой школе — Вегас, Атлантик-Сити и тому подобное.
— Незачем менять то, что и так хорошо работает! — отрезал он.
Поскольку Каре нравился «Сирк фантастик», она твердо решила затащить своего учителя на представление. Но не успела она что-либо сказать, как входная дверь открылась и на пороге появилась приятная рыжеволосая женщина в полицейской форме. Войдя, она спросила владельца магазина.
— Это я. Меня зовут Дэвид Бальзак. Чем могу служить?
— Мы расследуем одно дело, в котором замешан человек, возможно, имеющий квалификацию фокусника. Мы обходим все магазины, торгующие театральным реквизитом, надеясь, что нам помогут.
— То есть кто-то жульничает или что-то в этом роде? — осведомился Бальзак. В голосе его звучал вызов, и Кара разделяла чувства учителя. В прошлом фокусников слишком часто отождествляли с преступниками — причиной тому было поведение некоторых жонглеров, ловко очищавших чужие карманы, или тех, кто выдавал себя за ясновидящих и, используя приемы иллюзионистов, заставлял безутешных родственников поверить, будто они общаются с духами усопших.
Однако визит женщины-полицейского был вызван совсем другой причиной.
— Вообще-то, — сказала она, переводя взгляд с Кары на Бальзака, — речь идет об убийстве.
Глава 7
— У меня есть список вещей, найденных нами на месте преступления, — пояснила Амелия Сакс, — и мы предполагаем, что их продали именно вы.
Взяв поданный ему лист бумаги, Бальзак начал читать, Сакс же рассматривала его магазин, располагавшийся в Челси — квартале фотографов. Напоминавший черную пещеру, он весь провонял плесенью и химикалиями. Ощущался здесь и запах пластмассы: он исходил от многочисленных костюмов, висевших на расставленных повсюду вешалках. На грязных стеклянных витринах, разбитых и кое-как скрепленных, лежали колоды карт, «волшебные» палочки, фальшивые монеты и пыльные коробки с реквизитом. Рядом с маской и костюмом Дианы стояла выполненная в полный рост копия инопланетянина из фантастического фильма «Чужой» («Будь на вечеринке принцессой!» — будто никто из покупателей не знал, что Диана погибла).
Постучав по списку пальцем, Бальзак кивнул в сторону витрин.
— Едва ли смогу помочь вам. Конечно, кое-что из этого мы продаем. Но эти товары есть во всех магазинах типа моего.
Сакс про себя отметила, что на список он потратил лишь несколько секунд.
— А как насчет этого? — Она показала ему снимок старых наручников.
— В эскапологии я ничего не понимаю. — Бальзак едва взглянул на него.
— Значит, вы не узнаете их?
— Нет.
— Но это очень важно, — настаивала Сакс.
— Я узнаю, — сказала молодая женщина с потрясающими голубыми глазами и черными ногтями. Мужчина посмотрел на нее с неодобрением. — Это «дарбис» — табельные наручники Скотленд-Ярда, применявшиеся в девятнадцатом веке. Многие эскаписты пользуются ими. Их очень любил Гудини.
— Где их могли взять?
Бальзак нетерпеливо заворочался в кресле.
— Откуда нам это знать? Я уже сказал, что в этом мы не разбираемся.
Женщина кивнула.
— Возможно, где-то существуют музеи эскапологии, с которыми вы могли бы связаться.
— Когда ты закончишь прием товара, — бросил помощнице Бальзак, — займись этими заказами. Вчера вечером, после того как ты ушла, их пришло с десяток.
Сакс снова протянула ему список.
— По вашим словам, вы продавали кое-что из этих вещей. У вас есть списки покупателей?
— Я имел в виду похожие товары. А списков покупателей мы не ведем.
Задав еще несколько вопросов, Сакс вынудила его признаться, что в магазине все же есть данные о товарах, проданных по почте и через Интернет. Проверив их, молодая женщина обнаружила, что вещей, значащихся в полицейском списке, никто не покупал.
— Увы, — сказал Бальзак, — мы не можем больше ничем помочь.