— Как же получилось, что никто из тех, кто бывал в музее, вас не встретил и даже не видел? Вы прятались?
— Нет, я не прятался… — голос Маркуши делает некоторый подъем, но тут же снова угасает. — Я не хотел, чтобы… Просто, когда директор и Белобокое спускались по лестнице, я стоял за кассой… Естественно, они не могли меня видеть. Когда они вышли из музея, и Ирина… — он помолчал, — Викторовна стала запирать парадную дверь, я вышел из-за кассы… Вот и все…
— Вам самому не кажется такое поведение несколько странным, а?
— Да, может быть… — голос Василия становится едва слышным. — Наверх я не поднимался, и Рог я не брал… Зачем он мне? Нет, Рог мне не поможет… Дело ведь не в Роге… Никакой Рог не поможет. Будь в нем хоть в десять раз больше золота.
Станислав Александрович только теперь заметил, что на лице у Василия, несмотря на смуглый цвет, рассыпаны округлые темно-коричневые веснушки.
— Почему?
— Потому, что я — неудачник… Даже нет, я так — никто, — тяжело выговаривает Маркуша, разглядывая что-то на полу. — Меня нет… Может быть, меня действительно нет? Ну кто я? — он поднимает голову и отсутствующим взглядом смотрит перед собой. — Фотограф? Какой я фотограф… Сейчас так может снимать каждый любитель… Писатель? Писатель, которого никто никогда не печатал. И дело даже не в этом. Я ведь сам понимаю, что это не литература, а так… детские игры. Я — никто.
На секунду его взгляд оживает:
— Ведь у всех что-то есть. Например, «Жигули», дача. Собственная квартира… Жена и дети… Семья. Кто-то уже стал большим человеком. Кто-то делает деньги. А что есть у меня?
Маркуша словно ждет, что следователь ответит, но Станислав Александрович молчит, и его взгляд опять гаснет и становится мертвым.
— А ведь сначала все было не так, — голос Василия из бесцветного вдруг становится упругим. — Казалось, на старте было все! У меня, а не у них… Учеба? Да что там учиться в школе-то? Господи! Это каким же надо было быть идиотом, чтобы сидеть весь вечер за уроками, да еще получать тройки! Девчонки? Никаких проблем! Каждая была рада хотя бы пройти рядом…
А потом все. Пустота. Как будто и не было этих десяти лет. Как сон. Но они были… И их не было. Да, да, я хорошо помню то, что происходило в школе, на первом курсе института, а потом словно провал… Как будто ничего не было. У всех были эти десять лет, а у меня не было. Кто-то украл их у меня…
«Ты самый красивый… Ты самый умный… Ты самый лучший… Самый-самый. Ведь ты — наследник!» Чего? Химер! — Василий резко обрывает себя и замолкает. Потом глаза его гаснут, и перед Стасом снова безразличный ко всему человек, из которого словно ушла неведомо куда жизненная энергия.
— Нет, Рог мне не поможет, — почти шепчет он, тихо качая головой…
Станислав Александрович, отложив ручку и лист протокола, смотрел в слепое окно и думал о том, что у таких вот симпатичных, неглупых ребят есть все для жизни, кроме осознания одной старой истины: ничто в этом мире не приходит само собой. За то, что хочешь иметь, нужно бороться, драться, карабкаться… И только тогда оно приходит. Конечно, иногда биться приходится долго, очень долго, чрезмерно долго, но никогда — безрезультатно, никогда! Если только не бросишь на полдороге…
— Хорошо, Василий Васильевич, а где вы провели ночь, в которую было совершено хищение?
Маркуша провел рукой по лбу, словно приходя в себя, и тяжело вздохнул:
— Я был… Что, это так важно?
— Важно.
— Да, все равно… Часов до одиннадцати, может быть, до половины двенадцатого я был у Ирины… Викторовны дома. Мы наконец-то до конца выяснили наши личные отношения и что каждый из нас хочет от жизни. Вот. Как оказалось, мы совершенно по-разному смотрим на эти вещи, — еле заметно усмехнулся Василий.
— А после?
— А после… — Маркуша махнул рукой, — после так… В городе был. На вокзале.
— Дома не ночевали?
— Не ночевал…
— С вами был кто-нибудь, кто может это подтвердить?..
— В общем, нет. Я был один.
— А во сколько пришли домой?
— Около семи утра. И лег спать.
Станислав Александрович выработавшимся быстрым разборчивым почерком дописал лист показаний:
— Прочитайте все, что записано, и распишитесь под каждым листом отдельно. На последнем листе распишитесь не внизу, а там, где кончается запись ваших показаний… Да, да, здесь.
Читать Василий не стал, а сразу расписался во всех положенных местах. Когда дверь за ним тихо закрылась, Станислав Александрович снова подошел к слезящемуся окну.