Выбрать главу
«„Не вижу“ тебя — не скажу, и „вижу“ сказать не могу… Придется бесплодно весь день в тоскливых мечтах провести мне с любовью к тебе…»

А дама в ответ:

«Знаешь, кто я, иль нет,— зачем же тут бесплодно — так различать? Любовь одна должна служить верным руководством!»

Впоследствии он узнал, кто она.

99

В давние времена кавалер проходил как-то между дворцом Корёдэн и другим, и из покоя одной благородной дамы ему сказали: «Называешь ты „траву забвения“ травою „тайны“?» — и с этими словами траву ту ему показали. Кавалер, траву взяв: [139]

«Ты видишь, вероятно, что поле все покрыто забвения травой… Но эта тайна лишь одна и в будущее вера!»

100

В давние времена жил некий человек, Аривара Юкихира по имени, пост занимавший офицера левой дворцовой гвардии. О том прослышав, что в доме у него вино хорошее имелось, много придворных кавалеров к нему приходило, чтоб пить.

В день этот он, хозяин, устроил пир в честь сатюбэна, [140]Фудзивара Ёситика по имени. Был человек со вкусом он, и цветы в вазы понаставил. Среди цветов тех были прекрасные глицинии. Цветущие их ветви в длину имели около трех футов и шести дюймов.

Взяв их за тему, все стихи слагали.

Когда уже слагать кончали, явился брат хозяина, услышав, что тот устроил пир, и, схвачен будучи, заставлен оказался и он стихи сложить. Не знал, конечно, он искусства стихосложения, отчего этому и противился, но, насильно будучи заставлен, так сложил:

«Как много укрылось здесь под цветами в цвету… И блестящей, чем прежде, глициний цветы!»

«Почему ты так сложил?» — его спросили, и он ответил: «Блеск и слава первою канцлера теперь в полном расцвете, и я сложил стихи, в виду имея то, что род „глициний“ теперь особенно цветет». И все перестали его бранить. [141]

101

В давние времена жил кавалер. Стихов не слагал он, но все же свет знал хорошо. [142]

И вот он даме благородной, что, став монахиней, от мира отвратилась и уж не в столице, но в далеком средь гор селении жила, — даме, бывшей одного с ним рода, стихи сложив, послал:

«Отвратясь от мира, на облаке все же ты не паришь… [143] Но горести мира так далеки от тебя!»

102

В давние времена жил кавалер, служивший микадо Фукакуса. Был очень верен он и честен и сердца ветреного не имел. Но вот — по ошибке ли сердечной — только сблизился он с дамой, бывшей прислужницей у принца. И раз поутру сказал он ей:

«Сон, проведенный этой ночью с тобою,— так безутешен! А теперь все сильней безутешность растет…» [144]

Так сложив, ей послал. Вот противная песня!

103

В давние времена жила дама, без особенной причины монахинею ставшая. Внешности своей придала она вид надлежащий, но к вещам интерес все ж был у нее, и на праздник Камо она вышла посмотреть. И тут кавалер, стихи сложив, послал ей:

«Вот вижу я того, кто, как рыбак, на море… и мнится: угостит меня морской травой». [145]

104

В давние времена кавалер послал сказать: «Если ты так, то мне остается лишь умереть!» — на что дама:

«Если капли росы исчезнуть хотят, пусть исчезнут! Не исчезнут они, — всё ж не будет того, кто б на нить их, как жемчуг, нанизывать стал…»

Так сказала она, и у того, хоть и роптал на нее, все ж сильнее стала любовь.

105

В давние времена кавалер, посетив то место, где прогуливались принцы, на берегу реки Тацутагава —

«Потрясающе-стремительных богов в век — и тогда не слыхать, чтоб волны — река Тацутагава — окрашивались в пурпур!» [146]

XV

106

В давние времена у одного не особенно благородного человека была в услужении женщина одна. В нее влюбился бывший в должности секретаря Фудзивара Тосиюки. Эта женщина по лицу и по всей наружности своей была красива, но молода еще была и в переписке неопытна, она не знала даже, что говорить, тем более стихотворений слагать не умела. Поэтому ее хозяин писал ей сам черновики и давал ей переписывать, — и тот, в приятном будучи заблуждении, восхищался ими. Раз тот кавалер сложил так:

«Тоскливо мечтаю,— и в мечтаниях этих „слез“ все полнеет „река“. Один лишь рукав увлажняю, свиданья же нет!»

В ответ на это, по обычаю, вместо дамы хозяин:

«Ну, и мелко же, если только рукав увлажняешь! Вот, если услышу: тебя самого понесло уж теченьем — поверю…»

Так сказал он, и кавалер, восхитившись этим, как бы ее, стихотворением, уложил его в шкатулочку для писем и всем носил показывать.

Он же, после того как с нею уже повстречался, послал такое ей письмо: «Собрался было я к тебе уж идти, как начался дождь, и с горестью взираю на эту помеху. Если б счастлив удел мой был, дождь не должен был бы идти!» Так он сказал, и, по обычаю, хозяин вместо дамы послал в ответ ему стихи такие:

«Любишь сильно иль нет,— спросить об этом трудно… Но жизнь, что знает хорошо все обо мне, льет еще пуще…»

Так сказал он, и тот, не успев даже взять дождевой плащ и шляпу, насквозь промокнув, второпях к ней прибежал.

107

В давние времена дама, ропща на сердце кавалера,—

«Подымется ветер — всегда вздымаются волны, утес же — всегда поверх их. Рукаву ж моему — ни минуты, чтоб высохнуть, нет…» [147]
вернуться

139

Поступок дамы здесь объясняется ее желанием узнать: забыл ли он ее, которую любил прежде, чем она сделалась любимицей микадо, или же только затаил свою любовь, держит ее втайне.

вернуться

140

Сатюбэн — название одного из высоких чинов того времени.

вернуться

141

Все построено на игре слов: слово «Фудзи» — глициния — является фамильным именем рода Фудзивара («поле глициний»), т. е., говоря о глициниях, он тем самым говорит об этом роде. В тот же момент первым канцлером был именно глава этого рода, и весь род находился в апогее своего могущества.

вернуться

142

Для людей Хэйана, тех, которые принадлежали к образованному, по тогдашним понятиям, кругу — главным образом к придворным, — умение слагать стихи подразумевало знание света, т. е. знание сложных общественных взаимоотношений, людских переживаний, чувств и т. п.

вернуться

143

Подобно горным феям, просветленным отшельникам и т. п.

вернуться

144

Сон вместе с тобою оставляет все время в душе чувство безутешное: так быстро летят его часы; казалось, ничего не могло бы быть печальней этого, а вот оказалось, что сон без тебя — еще безутешней, — хочет сказать автор.

вернуться

145

«Угостит морской травой», т. е. съедобными водорослями — предметом рыбачьего промысла. Стихотворение все построено на игре одинаково звучащих в японском языке слов: «рыбак» — «монахиня»; «море» — «отвращаться от мира», «морская трава» — «глаз, свидание». Получающийся второй смысл стихотворения ясен, особенно если привести его в связь с предыдущим замечанием: «к вещам интерес все ж был у нее».

вернуться

146

От большого количества красных кленовых листьев, частью упавших в реку, частью отражающихся в ее водах.

вернуться

147

Скала, несмотря на все волны, остается сухой, рукав же дамы все время влажен от слез, льющихся беспрерывно благодаря жестокости кавалера.