Слева раздался слабый скулеж. Девушка едва не упала, поспешив на голос, и в крохотном тупике нашла своего фамильяра. Его рыжеватая шкура была настолько грязной, что пес казался серым, а лапа кровоточила. Рядом валялся тот самый предмет, из-за которого Герц погнался за Гастоном, бросив беспомощную жертву, неспособную оказать сопротивление.
Но Ланж не было до этого никакого дела: она с ужасом смотрела на своего единственного друга, и больше всего на свете боялась его потерять.
— Вот ты где, кот плешивый! — ломким голосом сказала она.
Гастон не отреагировал. У него не было сил ни на злость, ни на шутки.
— Сейчас, мой милый, я позову на помощь.
— Нет, — на грани слышимости сказал фамильяр. — Никто не должен знать о нас. Он… тот оборотень… больше не человек.
— Ясное дело, не человек. Скорее лишившийся мозгов волчара.
— Нет, Ланж, нет, — бормотал Гастон, и девушка уступила.
— Ладно, как скажешь. Все будет хорошо, ты только держись. Слышишь! Не смей оставлять меня одну, я не справлюсь.
Была бы она витряником — призвала бы ветер, и он отнес обессиленных жертв нападения в их комнату, но да ладно, Ланж и так справится, чего только с ней в жизни не случалось!
Она потратила много сил на вязь, поднявшую фамильяра на невидимые носилки, и медленно направилась прочь из подземелий.
— Как нас еще не учуяли? — интересовалась по дороге девушка. — Здесь было столько людей, я слышала голос декана волков.
— Грязь, — коротко ответил Гастон.
Она посмотрела на свои руки, покрытые пылью не хуже шкуры фамильяра, и ужаснулась виду посиневших ногтей с ободками грязи под ними. Зато это объясняло, почему чуткие носы оборотней не взяли их след: земля отлично перебивает запах живого.
Чудом они добрались до комнаты живыми, и всю ночь Соланж перекачивала свои силы в фамильяра, боясь, что их не хватит. Любой маг, даже самый сильный, слабеет при физических недомоганиях, потому что сила должна находиться в состоянии равновесия, тело и разум должны пребывать в гармонии. Ее же едва не задушили, и лишь перед самым рассветом девушка смогла заняться собой, пытаясь уменьшить боль и скрыть следы. Увы, ни то, ни другое не удалось. Единственное утешение — что они ускользнули.
Только вот Соланж не знала, что весь их путь из подземелья проследила невзрачная ящерка, злобными глазами сопровождавшая сверток в руке девушки. Покружив вокруг закрытой двери, не сумев обойти магическую защиту, чужой фамильяр вернулся к своему хозяину, докладывая обо всем увиденном.
— Значит парижанка, — задумчиво прошептала тень у окна. — Ты уверена, Пиявка?
— Конечно, это была она, — прошипел фамильяр. — Они называли друг друга по именам, и я отследила ее до спальни. Пес в ужасном состоянии, девушка — едва на ногах держалась, но создала воздушные носилки для своего дружка.
— Хорошо. Второй раз она вмешалась в это дело, но дневники ей брать не стоило.
— Отнять?
— Не стоит привлекать к себе внимание. Пусть ознакомится.
— Рискованно, хозяин.
— Это всегда было рискованно. Уже двое пострадали, вся Академия под угрозой! Но я чувствую, что она пригодится нам. Всегда нужен кто-то, кого будет не жаль.
— Вы обещали мне смерть Онежского!
— И я сдержу свое слово, Пиявка. Ты насладишься его страданиями, они все будут страдать. Но ученики должны быть в безопасности, поэтому стоит действовать мягко, понимаешь?
— Да, хозяин, — прошептал фамильяр, не согласившись мысленно ни с одним его словом.
Глава двенадцатая, рассказывающая о запутанных чувствах
20 сентября 1830 года по Арагонскому календарю
Понедельник начался с очередного занятия с шестым курсом, что означало для Ланж хождение по мукам. Эти дети больше всех ее невзлюбили, и их внимательные глазки все время пытались подловить ее на ошибке. Что же, сегодня у них будет предостаточно возможностей!
Ровно в восемь утра она вошла в кабинет, сухо здороваясь с семнадцатилетними магами, села за свой стол, и посмотрела на учеников. Они удивленно-задумчивыми взглядами скользили по легкому шарфу на ее шее.
— Простите, мадмуазель, вы заболели? — спросила лучшая ученица курса Пелагея Крысина.
— Неужели это так очевидно? — спросила Ланж охрипшим голосом, иронично изогнув бровь.
Девчонка смутилась, чего не скажешь о Борисе, который с самого первого дня будто записал преподавательницу в личные враги.