— Да-да, я понял, я же вижу магическую нить.
— Ну так шевели конечностями! У нас мало времени.
Они остановились у стеллажа с не пользующимися спросом книгами. «Русские удельные княжества» — значилось на нужной им обложке.
— Мда, звучит не слишком увлекательно, — ехидно прокомментировал Гастон, глядя на густой слой пыли.
— Переживешь, дружочек!
«В период феодальной раздробленности Руси возникло много княжеств, находившихся во владении удельных князей. Объясняется это порядком наследования, согласно которому свою часть от общего наследства должны были получить все сыновья князя, а не только старший наследник (как это было принято в других европейских державах).
Именно так и было основано Калужское княжество в 1505 году: после смерти великого князя Ивана Третьего его сын Семен Иванович получил в наследство город Калугу, Бежецкий Верх и Козельск. Однако уже в 1518 году князь Калужский скоропостижно скончался по неизвестной причине в возрасте тридцати одного года. Так как наследников у Семена Ивановича не осталось, Калужское княжество, просуществовав всего лишь четырнадцать лет, стало выморочным (т. е. никто не претендовал и не имел права по закону претендовать на такое наследство), и великий князь Московский Василий Третий включил владения покойного брата в состав Московского княжества.»
— Ха, теперь понятно! — воскликнула Соланж. — Я не знала всех подробностей, поэтому удивилась приписке в конце первого дневника. Калужское княжество действительно существовало, но очень недолго, всего четырнадцать лет. Потом великий князь Василий присвоил выморочное имущество брата, и Калуга стала частью Московского княжества.
— Да, Соланж. И смотри, тут написано, что Калуга долгое время была камнем преткновения между московскими и литовскими князьями, которые боролись между собой за эти земли. Во времена Смуты этот город поддержал самозванцев, и боролся уже с Московским княжеством!
— Ничего себе!
— Подожди, это еще не все. В 1601–1603 годах Калуга переживает Великий голод. Как тебе такое? А еще город многократно сгорал дотла, немало пострадал во время польской интервенции, а еще — подвергался нападению крымских татар!
— Какая богатая история у этого города…
И только тут до нее дошел смысл сказанного.
— Гастон! В дневнике написано, что она вернулась домой, и застала одно пепелище!
— Да, и книга из библиотеки подтверждает, что город постоянно горел. Может ли быть это совпадением, Ланж?
Они так увлеклись вековыми тайнами, так кричали от нахлынувшего азарта, что не заметили подошедшего сзади человека.
Глава пятнадцатая, рассказывающая о курьезных встречах в библиотеке
6 октября 1830 года по Арагонскому календарю
— Доброе утро, мадмуазель, — Борис Бравадин наглым взглядом осмотрел Соланж, Гастона, книгу. — Не ожидал вас здесь увидеть.
— Доброе утро, студент. Решили заглянуть с утра в библиотеку? Весьма похвально, одобряю. Надеюсь, это поможет вам подготовиться к экзаменам получше. Снисхождения не будет!
— А вы к чему решили подготовиться, мадмуазель? Разучиваете историю нашей империи? Тоже экзамен будете сдавать? Если хотите, я могу дать вам несколько уроков, ведь мой покойный дедушка — автор Истории великой России в десяти томах.
Соланж глубоко вдохнула, пытаясь усмирить сразу все нахлынувшие чувства: раздражение, злость, страх. Она не заметила появления чужака, глупо подставилась! Он ведь слышал каждое ее слово, в том числе и о дневниках. А они с Гастоном собирались хранить их в тайне, и вот, пожалуйста!
Вечно этот Бравадин оказывался не в том месте и не в то время. Он что, следил за ней? Ланж с трудом держала лицо, и сдерживала Гастона, лютым взглядом сверлившего фамильяра-кота, принадлежавшего студенту.
— Вы снова переходите границы дозволенного. Неужели беседа с нашим деканом прошла зря? Может, стоит снова отвести вас к господину Бунину?
Рядом раздался смешок.
— Вам крайне повезло, что господин Бунин сам пришел к вам!
Присутствующие повернулись к декану, разглядывавшему их с искренним любопытством. Ланж и Бравадин синхронно с ним поздоровались, и недовольно переглянулись.
— Ну так что опять случилось, господин студент? Вы продолжаете проявлять вопиющее неуважение к преподавательнице? Неужели вы считаете такое поведение достойным? — мягко пенял его декан. — Или вы не считаетесь с моими словами, раз позволяете себе быть грубым с мадмуазель Ганьон после нашей беседы в деканате? — теперь его голос источал угрозу.