Она хотела уйти, но не рисковала поворачиваться к нему спиной, а он явно не спешил ретироваться. Его ее отповедь позабавила.
— Я удивился, что ты не побежала жаловаться Онежскому, а теперь вижу, ты решила придерживаться другой позиции! Решила сделать вид, что ничего не было. Нет, глупышка, не выйдет, — он сделал несколько шагов к девушке, возвышаясь над ней на целую голову. — Ты украла у меня то, что было моим, и пытаешься теперь от всего отмахнуться? Верни тот сверток, воровка, и тогда я не буду больше ломать твою шею.
Он попытался дотронуться до ее кожи, но Ланж сплела мощную вязь, отбросившую оборотня на несколько метров.
— Я не стану повторять, студент. Не приближайтесь ко мне больше!
Герцог рывком поднялся с пола, и одарил ее поистине волчьим оскалом.
— Неплохо, как для слабой смертной — весьма неплохо! А теперь давай я покажу, что умею!
С этими словами он обратился в волка, и Ланж вложила много сил в барьер, который… не задержал студента. В прыжке он сбил француженку с ног; Гастон попытался помочь, но оборотень схватил его зубами за шкирку, и приложил о стену. Ланж закричала, почувствовав боль своего фамильяра, ее выгнуло дугой, а, когда она снова обрела зрение, то увидела над собой лицо Герца.
— Тише-тише-тише, сначала отдышись.
Несмотря на ужас ситуации, она вдруг заметила, что его грудь не двигается. Он не дышит, как и Диана. Пытаясь подтвердить свою догадку, она одной рукой уперлась ему в грудь, якобы пытаясь оттолкнуть его от себя, но Герц внезапно накрыл ее руку своей, сильнее к себе прижимая.
— Чувствуешь? Оно не бьется, — ласково произнес он. — Теперь мне все едино, я ощущаю эмоции лишь оттого, что хочу, дышу только тогда, когда вспоминаю, что это делают живые. Многие из моей новой семьи перестают притворяться, не испытывая никаких чувств, но на меня все подействовало иначе. Я ведь оборотень, ярость — моя истинная сущность, катализатор моей способности превращаться в волка.
В этот момент Ланж окончательно поверила в правдивость дневников.
Глава восемнадцатая, рассказывающая о дневниках мертвеца
23 октября 1830 года по Арагонскому календарю
Жизнь Соланж превратилась в ужас: ежедневно ее преследовал Герц, но не пытался больше с ней заговорить, а лишь мрачно улыбался. Диана не вела себя вызывающе, но Ланж все чаще ловила на себе ее не сулящие ничего хорошего взгляды. Бунин разобрался с шестикурсниками, и Олег Кумцев стал примерным студентом, боясь даже взглядом оказать неуважение парижанке. Зато Бравадин стал ходить за ней тенью, и если не на Герца, то на Бориса она натыкалась по всей Академии.
В субботу двадцать третьего октября они с Гастоном заперлись в комнате, боясь даже выйти пообедать. Фамильяр снова чувствовал себя плохо, и Ланж металась по комнате, злясь на свое бессилие.
— Ты понимаешь, Гастон, наша магия рассчитана на живых созданий! В вязь вплетается энергия, воздействующая на живое, а что делать с ходячими мертвецами? В первый раз я смогла его отбросить, потому что это был вихрь, простая вязь, но настоящие боевые заклинания против него не сгодятся.
— Давай заглянем в дневники, может там найдем ответы.
Девушка со смесью страха и жгучего интереса достала записи, и они с Гастоном продолжили чтение дневника мертвеца.
«Московское княжество, окрестности Москвы, восьмое декабря 1631 года.
Я впервые убила человека. Это было несложно, всего то вонзила когти в грудь. В городе живет много смертных, если кто-то помрет — никто горевать не станет. А этот мужик был не из тех, по ком будут лить слезы. Сам из простых, а, уподобляясь барину, любил истязать своих домочадцев. Гнул спину на хозяина, зато дома сам становился тираном. Я читала о таких в книгах, о надсмотрщиках на галерах. Очень любопытная книжица, когда я была живой, батюшка мне таких не показывал.
Но убийство не принесло удовольствия. Я могу это делать, но зачем? Эта власть мне ни к чему. Просто попался он под горячую руку, а мне нужно было злость сорвать. Лучше уж на таком негодяе.
Московское княжество, окрестности Москвы, десятое декабря 1631 года.
Пару дней назад я совершила убийство, и написала о нем с пугающим спокойствием. Да, я и сейчас не чувствую раскаяния, потому что новая сущность не знает жалости, сострадания, любви, милосердия. Мое сердце не бьется, моя совесть молчит. Все, что роднило меня с человеком, умерло в тот день. Поэтому я грущу о содеянном лишь благодаря силе привычки. Я просто заставляю себя это делать, а не делаю на самом деле.