Так и просится в морду, мелькнула мысль.
— То есть для тех, кто рылом не вышел? Так? — перевел Йон с официального на человеческий, чувствуя разрастающуюся в груди глухую ярость. Есть слова, что срабатывают, как собачьи команды. Мужчина в белом халате, похоже, умел их находить. — Или дело в цене? Так мы же не отказываемся платить, назовите цену. На другой конец города мы его не довезем.
— Доктор Бак… — Эрех захлебывался дыханием и собственной кровью, — это очень важно! Вы не понимаете!
Он зашелся в кашле, не смог договорить.
— Послушайте, мастер доктор, — начал сыщик, с тревогой заметив, что к крови из носа у дока добавилась и кровь изо рта. Еще немного, и в приемной будет двое умирающих.
Доктор прервал его коротким пренебрежительным жестом, повернулся к но-Тьену.
— Мальчик мой, — в голосе, помимо скуки, прорезалась легкая неприязнь с оттенком нравоучения. — Мы не можем помочь всем подряд, ты же понимаешь. Дело вовсе не в деньгах. Есть еще такие понятия как репутация заведения. Мы сегодня не дежурный госпиталь, ты же знаешь. Я понимаю, что воля Богов…
При чем тут Боги и полное нежелание помогать умирающему, Йон так и не узнал.
— Богов? — глухо переспросил Эрех.
И внезапно перестал кашлять.
Плотная тишина накрыла вестибюль, густая, как сливки на молоке. Йон невольно попятился, почувствовав, как вместе с тишиной возникает и растет напряжение.
— Его имя Тэфе! — с каждым произнесенным словом голос целителя понижался. — Ему восемнадцать лет, он приехал с Белых гор. У него две младшие сестры и нет родителей. А у его сестер — есть только он! И вы предлагаете просто дать ему умереть?!
Сами собой захлопнулись тяжелые двери главного входа.
Плохо.
— Док! Эй, док!
— Целитель но-Тьен! Не забывайся! — похоже, доктор Бак еще не заметил, как атмосфера в приемной госпиталя стала изменяться, как замедлилось течение времени.
— Кто именно позволяет вам выбирать, кому жить?!
По стенным панелями из темного дерева поползли тонкие трещины. Закачались светильники под потолком. Йон подался назад. Онемевшие от происходящего деревенские парни встали столбом, и он потянул их за собой.
— Так вот, вы ошибаетесь, — Эреху хватило легкого движения, чтобы оттолкнуть упитанного доктора, который был выше его на две головы. — Право выбора принадлежит не вам.
У него глаза светятся, увидел сыщик. И меняют цвет.
Это была последняя осознанная мысль.
Потому что мелкий вспыхнул.
Свет прорвался изнутри, сквозь запыленную одежду, охватил целиком щуплую фигурку, налился, как персик летом, и выплеснулся наружу обжигающими лучами. Деревянные панели разбило в щепу. Вздыбились напольные плиты, и сквозь них, к импровизированному солнцу люстр прорвались тонкие зеленые ростки, утолщаясь, на глазах обрастая корой. Доктор Бак, пытаясь увернуться, споткнулся о корень, проломивший мрамор, и, взвизгнув, упал на задницу.
А Эрех полыхал. Вернее, не он, он был где-то там, в сердце ослепительного света, а свет рос и ширился, как прорастающая посреди приемной роща, свет менялся, обретая форму.
Сотканная из солнца женщина распрямилась, заполнив собой все пространство, запрокинула увенчанную витыми рогами голову. Невыносимый взгляд полоснул по каждому из стоявших, упавших и спрятавшихся. Плеснули на невидимом ветру длинные рукава, сияние достигло апогея — и явившаяся людям Наэма рассыпалась, разлетелась дождем огненных искр. Пискнула медсестра, рухнули на колени фермеры. Йон протянул руку, безуспешно пытаясь поймать на ладонь божественную искру, словно снежинку.
Огляделся.
Приемная превратилась в сад. Шелестящие листвой ветви гнулись под тяжестью спелых персиков. Очкастый дежурный целитель стоял на коленях, лбом в пол. Вернувшийся к привычному виду Эрех привычно хлопал глазами, и кровь из носа у него больше не шла.
Громкий вздох заставил всех вздрогнуть. Умиравший севрасский мальчишка открыл глаза, а потом сел плавно, красивым гибким движением тренированного бойца.
— Знаете, — задумчиво сообщил Йон в пространство. — Кажется, ваш госпиталь уровнем не вышел. Для святого-то.
****
— Все сделано, как надо, — сообщил Вадэ Баккари и поклонился. Плешь на макушке весело блеснула в лучах восходящего солнца.
Теон Делко внимательно осмотрел подготовленную сцену.
Покосившиеся домики вдоль обрывистого берега Яблочной, вытекавшей из Красного озера стояли на расстоянии, объясняющем, почему ничего не могло быть обнаружено ранее. Старые рыбные сушильни, где уже лет пятнадцать ничего не сушили, добавляли к объяснениям достоверности. Здесь никто не ходил, особенно ночью, разве что играли окрестные дети, но кто же будет спрашивать детей. Дорога была много дальше, так что и заблудившийся путник не мог случайно завернуть в эти всеми забытые окраины Товайхо. А песчаный берег, спускавшийся к бутылочного цвета ленивой воде, часто подмывало, и он уходил в воду длинными, поросшими травой пластами. Если закопать что-то в здешнюю почву, оно может быть в равной степени потеряно на долгие годы и обнаружено через пару тройку-дней.
Идеально.
— Ты точно уверен, что опознание невозможно? — на всякий случай уточнил Теон у исполнительного штабс-капитана.
— Абсолютно, мой полковник, — успокоил его Баккари, уже в который раз. — Тело подобрано по внешнему и возрастному сходству, вес и рост полностью соответствуют. Все остальное сделали огонь и смола. Ну и мы подкинули кое-какие вещицы, личного характера, так сказать…
— А этот — он не сломается?
— Не за эти деньги. Я оплатил половину, вторую его семья получит после суда. У него такие долги, что он признается в чем угодно, тем более, работать он уже не может. Недавний несчастный случай сделал беднягу калекой, так что даже жена была счастлива моему предложению. Не стоит беспокоиться, все абсолютно достоверно.
Делко кивнул. В последний раз внимательно оглядел сложившуюся картину: полуразрушенные рыбацкие причалы, серые доски, подъеденные водой и временем сваи, осыпавшийся склон, выступающее из песка тело, обугленное до состояния головешки. Смола и огонь способны до неузнаваемости изменить что угодно, это правда.
— Замечательно, — оценил старания Вадэ Баккари полковник. — Пора сообщать магистрату, что его несчастный сын найден.
****
Причина, по которой раздетый труп Читела Ойзо валялся около развалин старой резиденции оказалась проста — так Тэфе с Белых гор пытался изобразить ограбление на ночной дороге.
Выслушав его историю от начала и до конца, Йон не знал, плакать ему или смеяться. А, может, плюнуть на волю Наэмы и пристрелить бедолагу, чтобы больше не мучился и других не заставлял. Мальчишка, чуть с ума не сошедший от свалившейся на него проблемы, ничего не утаивал и был только рад поделиться хоть с кем-нибудь. Сидя на полу, он смотрел в одну точку и рассказывал, спокойно, сухо, без лишних эмоций.
О том, что сестер продали, он узнал в ту же ночь. Он тогда не выступал и потому на вечер уходил в Лааль, а когда вернулся, увидел, как разодетую в шёлковое платье Нору усаживает в коляску молодой человек в дорогом костюме, и везет прочь. Тэфе побежал следом и в дом на Розовой улице ворвался как раз тогда, когда сестра, пришедшая в себя, сопротивлялась насильнику, как пойманный волчонок схватившему его охотнику. Тогда Тэфе впервые убил человека — равно так, как его учили отец и дед. Опыта у парня не было и потому Ойзо успел уделать кровью всю гостиную.
После этого, замотавшись в какой-то плащ, Тэфе загрузил во все еще стоявшую у дома коляску труп и сестру, вывез все это из столицы и оставил Ойзо недалеко от дороги на Товайхо, в надежде, что, когда тело найдут, подумают, что мерзавец стал жертвой разбоя. Он понятия не имел, с кем свела его Судьба и, естественно, даже в самых страшных кошмарах не мог предположить, что зарезал сына магистрата столицы.