Позже, вспоминая об этом, Захар не мог понять, как ему удалось одолеть такую неподъемную тяжесть. Здоровенные балки он расшвыривал словно спички. Пыхтя, он расчистил наконец путь к лестнице и вскарабкался на палубу.
Судно глубоко накренилось, нос уже скрылся под водой, палуба вздыбилась под крутым углом. Шторм утих, и снег падал большими мокрыми хлопьями со свинцового неба на искореженный корпус, на обломки рангоута, на перепутанные снасти.
С дальней от Захара стороны, там, где палуба тонущего корабля нависала над самой водой, отваливал парусный баркас. Люди набились в него до самого планшира.
— Стойте! Спасите!
Крича во всю глотку, Захар побежал, заскользил, покатился по заснеженной палубе.
Весла застыли над водой. У румпеля стоял долговязый помощник капитана Вронский. Он обернулся и взглянул на Захара, вцепившегося в поручни. Их разделяло несколько саженей темной воды.
Люди в лодке загалдели:
— Засосет нас из-за него! Из-за одного все пропадем! Отчаливай! Нет больше места!
Лиц не было видно — одни широко разинутые, орущие рты.
Полоса темной воды медленно расширялась. Захар подавлял в себе безумное желание прыгнуть. Он был отменный пловец, но знал, что в этой ледяной воде ему не добраться до лодки.
Тут он увидел шторм-трап, свисавший с поручня. Нижний конец трапа болтался в воде. Захар торопливо начал спускаться по веревочной лестнице, лицом к мокрой обшивке корабля, выкрикивая бессвязные слова. Над самой водой он остановился, с ужасом оглянулся на пропасть, отделявшую его от баркаса. Лодку медленно сносило прочь.
Захар повернулся всем телом и уставился в мрачные глаза Вронского. Их взгляды сомкнулись. Корабль осел, и ноги Захара погрузились в воду. Он висел молча, моля одними глазами.
Весла замерли над водой. Не поворачивая головы, все еще глядя в лицо Захару, Вронский рассек рукой воздух:
— Задний ход.
Вронский подвел баркас к кораблю и протянул Захару руку.
Захар вцепился в нее, благодарно всхлипывая, перебрался в лодку и плюхнулся на дощатое дно у ног матросов. Его била дрожь — от холода и от миновавшей близости смерти. Кто-то дал ему глотнуть рому, кто-то протянул одеяло. Постепенно Захар овладел собой.
Подняли парус, спеша отвести баркас подальше от тонущего корабля. Вронский все время глядел назад.
— Уходит! — воскликнул он.
Все головы повернулись в сторону «Екатерины». Ее нос целиком ушел под воду. Корма медленно задиралась кверху, потом нырнула. Протяжный вздох прокатился по баркасу.
Захар втиснулся на заднюю банку рядом с помощником капитана. Среди сбившихся в кучу людей он искал знакомые лица и не находил.
— Где Степан? — спросил он наконец.
— Погиб, — ответил Вронский.
— А Николай?
— Тоже.
— Сергей?
Он называл имена и получал один и тот же ответ.
— Все погибли, — сказал Вронский, — вся твоя вахта. Всех смыло за борт.
Захар утер снег с лица:
— И Голуб тоже?
— Да, и Голуб тоже. — Помолчав, Вронский спросил: — А ты где был?
Захар виновато ответил:
— Внизу, в трюме, коров доил. Заснул и не слыхал, как вызывали мою вахту.
Вронский хмыкнул:
— Считай, что тебе повезло. Похоже, мы потеряли душ тридцать.
Зимний свет накладывал глубокие тени на его осунувшееся лицо.
Захар тупо глядел, как тонут в темной воде снежинки. Он представлял себе гибель скота, запертого в трюме, и оплакивал бедных, безответных животных. Он знал, что печаль по Степану, по остальным товарищам не выплакать никакими слезами.
3. СЛЕД НА АЛЯСКЕ
Какое счастье, что отец его появился на свет раньше его.
ишина была полная, абсолютная. Захар испытывал смутный ужас, безымянный страх. Ему чудилось, что он скользит, плывет как во сне, ничего не видя, не слыша, ничего не касаясь, взвешенный в пустоте, в белом безмолвии. Вот это и есть смерть?
Оцепенелость, беспомощность, бесчувственность? Ужас стиснул его горло, он закричал и очнулся от собственного крика.
Он лежал на дне баркаса, в клубке тел, жавшихся друг к другу под присыпавшим их снегом. Захар с трудом приподнял голову. Снег сеялся с темного неба; поток воздуха, идущий от паруса, подхватывал снежинки и бросал их Захару в лицо. Вода со свистящим шорохом обтекала корпус баркаса. Какое-то пугало, полузасыпанное снегом, скорчилось на корме над румпелем.
Захар снова провалился в пустоту. Время от времени чувства возвращались к нему: он ощущал движение лодки, видел фигуру Вронского, все еще склонившуюся над румпелем. «Интересно, — вяло думал Захар, — это он что, лодкой правит? Или замерз там, на корме?»