— Входи, — кивнул молодой человек. — Я — Куглинов, секретарь главного правителя.
Говорил Куглинов со скучающим видом, руки не подал. Он ввел Захара в небольшую библиотеку и оставил его ждать там.
Захар прохаживался вдоль полок с книгами в красивых кожаных переплетах. Жадными глазами ненасытного книгочея пробегал он названия книг на корешках. На книжных шкафах стояли искусно вырезанные модели кораблей. На стенах висели грамоты. На самом видном месте красовалась — в рамке и под стеклом — грамота, подписанная самим царем, о производстве Баранова в чин коллежского советника. Рядом висела другая — о назначении его главным правителем Российских колоний в Америке. Захар стал было разглядывать их, но тут Куглинов позвал его в кабинет Баранова.
Это была просторная комната, из окон которой просматривался весь Ситкинский порт. В одном углу за столом, заваленным толстенными конторскими книгами, сидел молодой человек в черном сюртуке и что-то усердно писал. Из-за железной печи, вишнево-красной от жара, в комнате было душно, как в парнике. Захар украдкой вытер о полушубок вспотевшие ладони.
За большим письменным столом сидел, нахохлившись, щуплый старик и глядел в окно на гавань. Куглинов подвел к нему Захара:
— Дядюшка, это Захар Петров. У него письмо для вас.
Выцветшие голубые глаза безразлично взглянули на Захара. Захар неуклюже поклонился и вручил письмо. С душевным трепетом глядел он сверху вниз на блестящую лысую макушку, окаймленную седыми волосами.
Секретарь протянул было руку, чтобы взять письмо у старика, но Баранов раздраженно отмахнулся от него.
— Сам, сам прочту, — капризно сказал он. — Оставь меня.
Куглинов начал перебирать бумаги на столе.
— Довольно, — проворчал старик, — оставь меня.
Куглинов вышел, всем своим видом выказывая страдальческую снисходительность.
Баранов стал надевать круглые очки в проволочной оправе. Надел одну дужку на ухо, остановился, пробурчал:
— Они тут думают, что я уж совсем из ума выжил. — Взглянул на Захара, очки болтались у него на ухе. — А ты садись, дружочек, садись.
Он водрузил очки на нос, вскрыл письмо узловатыми пальцами.
Захар изучал изможденное лицо, пожелтелое, как старый пергамент в библиотеке. Шероховатая, зернистая кожа кадыка обвисла, как сережка у петуха. Концы ярко-голубого шерстяного шарфа были засунуты в шейный вырез синего жилета. Поверх жилета коричневый сюртук из толстой ворсистой ткани.
Захар глядел на Баранова, парился в своем овчинном полушубке, но скинуть его без разрешения не смел. Он разглядывал маски на стенах, деревянные головы жутких, ярко раскрашенных чудищ. На столе стояли изящные маленькие чаши из шифера, украшенные ракушками, и десятки маленьких резных фигурок: киты, медведи, вороны из кости и камня.
Старик снял очки, сложил письмо и стал расспрашивать об отце Сергии. Захар добросовестно отвечал на все вопросы, а сам сгорал от нетерпения. Наконец он не выдержал:
— Пишет ли батюшка в письме, — что я ищу своего отца?
— А, да-да, написал, как же. Так как бишь звать его?
— Петров, Иван Иванович, — с готовностью подсказал Захар.
Баранов покачал головой. Потом окликнул человека, сидевшего в углу:
— Кирилл!
Молодой человек, лет двадцати, встал из-за стола, заваленного книгами, и подошел к ним. Высокий, светловолосый, в очках. Он дружелюбно пожал Захару руку.
— Кирилл, — сказал Баранов, — посмотри-ка, нет ли в наших реестрах Ивана Ивановича Петрова? Это отец его.
— У нас такой не числится, господин главный правитель, — не задумываясь, отвечал Кирилл, — наш список я знаю наизусть.
Он вернулся к своему столу, заглянул в одну из больших книг:
— Нет у нас такого.
— Уж Кириллу ты можешь поверить, дружок, — кивнул Баранов. — Он у меня ведет все учетные книги.
Кирилл положил книгу на стол, взял в руки другую:
— В каком году он сюда прибыл?
— В 1807-м, — отвечал Захар с бьющимся сердцем. Он и ждал ответа, и страшился его. Что если Кирилл ничего не найдет? Или наткнется на запись: «Умер в одна тысяча восемьсот…»?
Листая страницы, Кирилл говорил:
— 1807-й — ничего. 1808-й — то же. Постой, постой! Иван Иванович, говоришь?
Сердце у Захара ёкнуло. Не в силах выговорить ни слова, он молча кивнул.
— «Петров, Иван Иванович. Крепость Константина, 1808-й год», — читал вслух Кирилл. — В 1808-м он пошел в крепость Константина в Нучеке, на верфи.
Что-то бормоча, Кирилл принялся за другие книги.