Он осторожно сжал кончики ее коричневых пальцев в коротком рукопожатии.
— Здравствуйте! — чопорно сказал он и добавил: — Как вы меня узнали?
— Уже все люди знают, что ты приехал, сын Ивана. — Она жадно вглядывалась в его лицо. — Потом, ты очень похожий на моего мужа. Только волосы у тебя коричневые, не черные. И ты такой большой! — Ее теплая улыбка постепенно угасала под его холодным пристальным взглядом. — Идем в дом.
Он вошел за ней следом в просторную комнату, где черты русского и индейского быта причудливо смешивались. Стены были увешаны оленьими шкурами, корзины всех форм и размеров стояли на полу или свисали со стропил. В очаге из дикого камня над тлеющими угольями висел железный котел. Скамья и несколько стульев окружали чистый стол из красновато-коричневого дерева. Медный самовар на столе отражал солнечные блики. Захар неохотно признал про себя, что в доме опрятно и уютно.
Внутренняя дверь вела в маленькую спальню, на стенах которой висела мужская одежда.
— Отцовские вещи? — спросил Захар.
— Да. Пойди посмотри.
В спаленке только и было места, что для кровати и сундука. На колышках висели несколько старых рубах, куртка, штаны. Он погладил потертую куртку, взял в руки рубашку и понюхал ее, но учуял только запах чистой хлопчатой ткани. В самом деле, смешно: неужели он надеялся вспомнить отцовский запах?
— Чай будешь пить? — спросила его женщина, когда он вернулся в большую комнату.
— Выпью. — Захар уселся за стол. — Меня зовут Захар. А тебя как звать?
— Надя. Это мое русское имя, твой отец зовет меня так. Мое настоящее имя внутреннее — тайное.
Шлепая смуглыми ногами по полу, она принесла две жестяные кружки, поставила на стол колотый сахар.
Захар пил горячий, крепкий чай вприкуску, покряхтывая от удовольствия, и скупо отвечал на вопросы Нади о себе, о путешествии, о поисках отца.
Когда Надя рассказывала о его отце, у Захара все сжималось внутри. Беззаветная, почти собачья преданность и в то же время какое-то чувство собственничества звучали в ее голосе, во всем, что она говорила. То и дело она повторяла: «мой муж сказал», «мой муж сделал». Она ни капли не сомневалась, что ее муж вернется.
— Через шесть месяцев, — твердо сказала она. — Не больше.
Челюсть ее выступала вперед, как упрямый коричневый кулак, на смуглой коже в уголках угольно-черных глаз вырисовывались косые морщинки.
— Как ваш народ-то зовут? — лениво спросил Захар, потягивая чай.
— Помо, — ответила она, — по-вашему это и будет «народ, люди». Весь этот берег — земля помо. Наша земля начинается далеко на север отсюда, а на юг идет до залива, который испанцы зовут Бодега. То, что вы зовете Росс, — это часть нашей деревни Метени. Нас, индейцев помо из этих мест, зовут кашайя. Это значит «горячие игроки», мы очень любим азартные игры.
— А отец у тебя кто — тойон?
— Да. Так русские его зовут. Наше слово «хоину» — «вождь, вожак, большой человек».
Она поднялась. Захар допивал свой чай.
— Теперь нужно к моему отцу идти. Наверно, он уже знает, что ты здесь. Он думает, твой отец не вернется, бросил меня.
— А ежели твой осердится на меня из-за отца? В драку не полезет? А то ведь…
Стоя перед Захаром, Надя смотрела на него сверху вниз. Слова Захара явно оскорбили ее.
— Мы не дикари, — произнесла она с достоинством. — Мы не бросаемся на человека, если он нам не нравится.
Она повернулась и вышла, Захар поплелся за ней. Вдруг Надя остановилась, обернулась к нему.
— Ты еще очень молодой, — сказала она серьезно. — Тебе еще много надо знать.
Захару казалось, что она понимает причину его неприязни. Но она, по-видимому, была полна решимости не обращать на это внимания.
— Пойдем. Нам пора в деревню.
Дорога в Метени вела мимо огороженных полей к лесистому горному хребту. Надя заговаривала с людьми, мотыжившими песчаную почву, то и дело упоминая его имя и имя его отца. Почти все индейцы работали в поле в одних набедренных повязках. Солнце опалило их кожу до цвета красной меди, черные волосы, свисавшие до плеч, были перехвачены на лбу ремешком. Захар глядел на этих здоровых, крепких людей и невольно сравнивал их с аляскинскими колошами. В округленных телах индейцев помо, в их плавных движениях чувствовалась добродушная мягкость. Колоши и помо — холодный зимний день Аляски и это кроткое майское утро.