Сам Захар по натуре был скептиком, однако глубина и сила веры Тайина произвели на него сильное впечатление. Он спросил:
— Так ты думаешь, что эта водяная богиня, Эль, хватает каждого, кто попадает в воду? А ежели он хорошо плавает?
— У каждого человека свой, как это, помощник. Дух-помощник. Ангел… как это вы говорите? Ангел-помогатель?
— Ангел-хранитель?
— Угу. Ангел-хранитель смотрит за ним. Не дает Эль утащить человека. Бывает, ангел ленивый стал, забывает, не смотрит. Тогда плохо. Эль, она тащит этого человека вниз, под воду. Берет ему сердце.
Подумав, Захар спросил:
— А этот ваш ангел-хранитель — он белым людям тоже помогает?
Тайин пожал плечами:
— Не знаю.
— Я так думаю, что вряд ли. Зачем ему работать на чужих? Вы — другое дело, ведь Эль — ваша богиня.
Но Тайин, очевидно, решил, что рассказал о своей религии достаточно, даже более чем достаточно. Его вера была слишком глубокой, слишком серьезной, чтобы рассуждать о ней с белым человеком. Он лишь пожал плечами, повернулся и ушел.
Все это время Захар томился несказанно. От этой животной жизни, от неотступной тоски и скуки он совсем отупел, слонялся как неприкаянный. Читать нечего, поговорить не с кем. Тайин работал с ним в одной команде, спал в том же бараке; остальных алеутов рассовали по другим баракам. Отношения между Захаром и Тайином были прохладными. Но даже если бы они и были закадычными друзьями — так думал Захар, — с Тайином особенно не поговоришь.
Что больше всего тяготило Захара, так это явная несправедливость его положения. Его чувство собственного достоинства страдало от того, что с ним, белым человеком, обращались как с индейцем. Его, русского, поставили на одну доску с алеутами.
Впрочем, после нескольких месяцев работы в поле Захар вполне мог сойти за индейца. Он совсем отощал от тяжелой работы и скудной пищи. Вечно босой, голый по пояс, в старых штанах, обрезанных по колено, он загорел до цвета дубовой коры. Его темно-русые волосы свисали до плеч, лоб был перевязан тряпкой. Пушок над верхней губой и на щеках напоминал скудную растительность на лицах некоторых индейцев. Так же как и индейцы, он выучился немного говорить по-испански. Он уже многое понимал, но сам на этом звучном языке объяснялся плохо.
В сезон уборки урожая Тайин занемог. Кашель изводил его несколько дней кряду и не давал спать Захару по ночам. Несокрушимый алеут таял на глазах, его лихорадило. Однажды в поле, на уборке свеклы, он упал и не смог подняться.
— Человек заболел! — заорал Захар.
Подъехал конный солдат и ковырнул распростертого алеута пикой. Тайин не шелохнулся. Солдат велел бросить его на телегу, нагруженную свеклой. Мальчик-индеец кольнул быков стрекалом, и телега медленно покатилась, скрипя осями.
— За работу! — приказал солдат; индейцы, собравшиеся поглазеть, разбрелись по своим местам. — Ты,— солдат показал кончиком пики на Захара. — Ты будешь работать вдвое быстрее. За себя и за того.
— Да, хозяин, — сказал Захар.
За любой другой ответ он получил бы удар кулаком или бичом.
Захар провел еще одну бессонную ночь, слушая бред Тайина. Тот бормотал что-то, лепетал по-своему. Время от времени Захар давал ему попить и утирал его горящее лицо влажной тряпкой. Больше он ничем не мог ему помочь. На следующую ночь Тайину стало еще хуже.
Захар твердо решил добиться для него помощи. Наутро он занял место в первом ряду команды. Как только падре закончил молитву, Захар сделал шаг вперед. Осторожно, но решительно он приблизился к коричневой рясе.
— Хозяин, — с запинкой сказал он по-испански, — очень больной человек в нашем… — он заколебался, — в нашей спальне, — он показал на свой барак. — Очень больной человек. Пожалуйста. Помогите. Лекарство. Сделайте милость…
Падре стрельнул в него своими круглыми серыми глазками. Зевнул — щеки пошли розовыми складочками.
— Имя?
— Тайин. Алеут, — озабоченно сказал Захар. — Очень больной.
Падре снова зевнул, смахнул слезу с глаза. Всадники уже погнали людей в поле. Захар стоял, ждал.
— Хорошо, иди, — сказал падре и нетерпеливо махнул пухлой рукой. — Ты сказал. Я слышал. Теперь иди.
Захар неуверенно кусал верхнюю губу: падре ничего не обещал. Один из солдат повернулся в седле в его сторону. Захар поспешил сказать:
— Спасибо, хозяин, — и побежал догонять свою команду.
Через несколько дней Тайину полегчало. Он был слаб, как новорожденный, но в сознании, не бредил больше.
— Я говорил о тебе со священником. Просил принести лекарство. — Захар наклонился над Тайином. — Ну как он, принес?