Для Захара это испанское рождество было особо изощренной пыткой. Оно мучительно напоминало ему о домашнем рождестве — то было такое милое, любезное его сердцу время. И радостное тоже. Над всей Россией царствовал веселый Дед Мороз, заснеженный мешок которого раздувался от подарков. В те далекие времена, когда Захар был маленьким, его отец охотно рядился белобородым Дедом Морозом, и тогда в их доме стекла дрожали от смеха.
В эти долгие туманные вечера Захар часто вспоминал отца. Его черные курчавые волосы, дружелюбную улыбку, озорной блеск темных глаз. То и дело Захар гадал: «Пришла «Кама» в Росс или нет?» При мысли о том, что «Кама», может быть, потерпела крушение в пути и его отца уже нет на свете, им овладевало отчаяние.
Время тянулось, переползало из недели в неделю медленно, равнодушно, как каторжник, к ноге которого приковано чугунное ядро. В ясную погоду их все еще посылали в поле. Хотел этого Захар или не хотел, но и ему пришлось оторваться от плотницких работ и ковыряться в липкой рыжей глине. Глина была повсюду: в его волосах, в ушах и даже на зубах. Постель царапала его кожу глиняной крошкой. Захар забыл, что значит быть чистым. Он привык к запаху собственной грязи и пота.
В один из погожих мартовских дней их погнали с поля задолго до привычного времени окончания работ. Вскоре после полудня солдаты окружили партию полевых рабочих, и колонна отправилась в миссию. Сырая земля дымилась в горячем алмазном блеске солнца. Дневного света с лихвой хватило бы еще на три-четыре часа работы. Тайин пристроился к Захару, который плелся в хвосте колонны.
Захар был в безнадежно мрачном настроении. Он живо представлял себе, как будет ходить в такой вот колонне до самой смерти — старый, беззубый раб. Он покосился на Тайина и сказал, коверкая слова на его лад:
— Чертовско странно дело должно быть, однако.
Янтарные глаза понимающе взглянули на него:
— На душе плохо? Смеешься, как я говорю, — тебе лучше станет? Ну-ну, шути, шути.
Они пошли рядом. Алеут сказал:
— Твоя правда. Чертовско странно. Зачем гнать домой такое время? Очень-очень рано.
Так они и брели в хвосте колонны до самой миссии. Из-за глинобитных стен доносились удары барабана, подвывали флейты — индейский оркестр старался изо всех сил. Полевая команда вошла в высокие задние ворота, сколоченные из толстых бревен, и остановилась. Захар и Тайин оказались у самых ворот, перед ними колыхалась живая стена из коричневых спин индейцев. Похоже, что на площадь высыпало все население миссии.
Замыкавший колонну солдат пришпорил коня и проехал сквозь толпу вперед. Обычно же он затворял ворота снаружи, запирал их на засов, а затем объезжал миссию, чтобы въехать через главные ворота.
Захар глядел поверх голов индейцев на церемонию, происходившую перед церковью. На ступенях церкви стояли какие-то важные гости. Сверкали на солнце золотые эполеты, гофрированные манишки, блестящие шарфы. Под ярко расшитыми церковными хоругвями стоял падре в церковном облачении: то ли он служил молебен, то ли обращался к гостям с приветственной речью. Лицо его было обращено к седобородому сановнику, широкая грудь которого была усыпана орденами.
У самых ступеней церкви выстроился эскорт сановника: кавалеристы в новенькой голубой форме, щеголеватые, подтянутые — рядом с ними солдаты из миссии выглядели оборванными бродягами. Под одним из всадников взыграла, заплясала серая в яблоках лошадь, и он до отказа натянул поводья. Когда всадник вскинул голову, солнце ярко осветило его надменное горбоносое лицо, черную бородку, подстриженную так коротко, что она казалась нарисованной. У Захара екнуло сердце: Ривера! Память перенесла его в Росс: испанский капрал говорил тогда, что его переводят на юг. «Боже мой! Если он узнает, что я здесь…» Захар втянул голову в плечи.
Стоявший рядом с ним Тайин взобрался на бугорок, поднялся на цыпочки, повел глазами налево, направо, оглянулся. Толкнул локтем Захара:
— Хорош время бежать, — сказал он напряженным шепотом. — Пойдешь со мной?
Захар изумленно вытаращился на него, потом бросил осторожный взгляд в сторону церкви. Стоявшие на ступеньках преклонили колени перед священником. Кавалеристы спешились и тоже стояли на коленях. Захар не мог отвести глаз от склоненной головы своего врага. Если Ривера обнаружит его здесь, он пропал… Захар обернулся к Тайину.
— Да, — тихо сказал он.
— Сейчас самый раз, — прошептал Тайин; все смотрели на падре и на людей, стоявших перед ним на коленях. — Хочешь бежать, иди за мной. Иди, как я. Тихо, осторожно.