— Что, поцелуй? Ни к чему. Просто так. Не вникай, Джек, не надо… Не ищи во всем скрытый смысл, бывает ведь, что его нет…
Я задумался. Мне бы хотелось так или иначе с ней согласиться. Серебристый «Боинг» прочертил в небе длинную борозду.
— Почему они летают? — вдруг спросила Нуна голосом Маленького Принца, показав пальцем на крошечный в вышине самолетик.
— Ты должна бы знать. Ты ведь изучаешь естественные науки?
— Я учусь на биологическом! Я… я могу тебе объяснить, как делают мутагенный корнфлекс, но откуда же мне знать все на свете… И потом, я никогда раньше об этом не задумывалась. Так что, можешь объяснить или ты просто тупой пилот?
— Тупой, но объяснить могу.
Я приподнялся на локте, собираясь с мыслями.
— Теория полета, сейчас-сейчас… Слушай. В основе данного явления — четыре силы, противодействующие парами. По вертикальной оси мы имеем вес, стало быть, силу тяжести, которой противодействует подъемная сила.
— Объясни.
— О силе тяжести ты должна иметь хотя бы смутное представление… Или еще нет? Тогда с годами узнаешь…
— Да ты просто зациклился на возрасте, — перебила она. — Как это понимать? Утешаешься? Рано нажитый артрит заговариваешь? Что, легче от этого твоему колену? Скажи.
Рассмешила-таки меня. И весело подмигнула.
— Ладно, с силой тяжести, будем считать, разобрались. А подъемная сила — это… это то, что, собственно, и держит машину в воздухе. Она возникает в результате трения воздуха о крылья, которые, в силу их формы и угла по отношению к земле, создают зону высокого давления сверху и пониженного снизу. Растет динамическое давление на поверхность крыла, и, стало быть, падает давление статическое, данное явление подчиняется закону Бернулли, но это уже физика… а в ней я не силен. В общем, примерно восемьдесят процентов нашей подъемной силы составляет это самое пониженное давление под крылом.
— Уф! Понятно.
— Далее, по горизонтали мы имеем силу тяги и лобовое сопротивление. Сила тяги, механическая или же реактивная, — это искусственно созданная сила, призванная преодолеть лобовое сопротивление, то бишь, естественное сопротивление воздуха любому перемещающемуся в нем предмету. Проще говоря, трение.
— Ясно.
— Так вот, когда ты летишь горизонтально и с постоянной скоростью, это значит, что все четыре силы находятся в равновесии. При взлете сила тяги и подъемная сила превышают свои противодействующие. При посадке — наоборот. Вот тебе в общих чертах теория полета.
Нуна сосредоточенно размышляла.
— Величайшее, в сущности, открытие, — заключила она, — это подъемная сила. Но подъемная сила — это ведь тоже сопротивление? Она возникает от трения воздуха о крылья, так?
— Ну да.
— Похоже на насмешку.
— Насмешка? Физическое явление не может быть насмешкой, оно… просто есть, и все.
— Так ведь… Борясь с противодействующей силой, ты создаешь ту, что тебе нужна. Прямо извращение какое-то получается? Нет сопротивления — нет и полета… Это выбор.
Сам я никогда не рассматривал этот вопрос с экзистенциальной точки зрения, но ход ее мысли мне понравился.
— Быстро схватываешь, — кивнул я.
Она улыбнулась.
— Хорошо объясняешь, просто отлично для тупого пилота… с артритом.
Мы долго смотрели на самолетик, пока он, мигнув, не скрылся за горизонтом.
— Итак, почему же вы расстались, ты и сестра Тристана?
Вопрос застал меня врасплох. Я не видел связи с теорией полета или видел ее слишком ясно.
— Моника.
— Ага, Моника.
Я закурил новую сигарету. Нуна внимательно смотрела на меня, и от ее взгляда было тепло щеке. Я попробовал не думать о ней.
— Авария, — нехотя произнес я.
— Ну да, понятно, это всегда авария… А серьезно?
— Нет, правда — авария. Самолетная, если быть точным.
— Какая связь?
— За штурвалом был я. Я его угробил. Она мне этого не простила.
— Что значит не простила? Это был ее самолет?
Действительно, прозвучало по-дурацки. Объяснять мне не хотелось.
— Слушай, забудь, ладно?
— Чего она тебе не простила? — не унималась Нуна.
Я встал, отряхнул одежду тыльной стороной ладони.
— Все, Нуна, мы не знакомы.
Это было грубо, я сразу пожалел. Но что сказано, то сказано. Я пошел в дом считать машины.
Шаря по книжным полкам, я сделал одно занятное открытие и подивился только, что раньше не замечал: там был каталог моей первой выставки, тот, ради которого Мюриэль только что в лепешку не расшиблась. Хороший снимок на обложке — из серии, за которую меня обласкал «Нэшнл Джиографик». Я хорошо помнил историю этого снимка — не совсем обычную.