Он вынул из кармана сложенную и запечатанную записку без адреса, положил ее на стол, простился и ушел.
XII
Степан Гаврилович ушел к Августе Карловне, которая успела уже успокоиться, потому что молодая девушка, точь-в-точь как сказал Трофимов, очнулась от своего сна и встала совершенно спокойною и здоровою.
Она уехала.
Герье с Варгиным распечатали оставленную на столе Степаном Гавриловичем записку; в ней было сказано только "Сегодня вечером у меня", и затем следовал точный адрес Трофимова. Жил он на Морской.
— Что же мы, пойдем или нет? — спросил Варгин доктора.
— Ну, разумеется, пойдем! — воскликнул Герье. — Разве можно об этом спрашивать?
Варгин поморщился.
— А мне не хотелось бы!
— Ну, вот вздор! — стал уговаривать Герье. — Если не для себя, так для меня пойдемте! Во всем этом много таинственного и интересного; разве можно не идти?
— Впрочем, — согласился Варгин, — этот господин Трофимов производит отличное впечатление, и отчего, в самом деле, не пойти к нему?
И они пошли вечером к Степану Гавриловичу.
Он занимал квартиру с парадным крыльцом, и Варгин удивился в особенности этому обстоятельству.
Судя по виду скромного, незаметного Трофимова, Варгин ожидал найти его где-нибудь в двух-трех комнатах на дворе, во флигеле, и поэтому, когда они подошли к указанному в адресе дому, художник, прежде чем направиться в парадный подъезд, разыскал дворника и стал спрашивать у него, где тут живет Степан Гаврилович, по фамилии Трофимов.
Варгин просто не хотел верить, когда дворник указал ему на подъезд.
— Как? Сюда прямо и идти? — переспросил он.
Дворник сказал, что сюда именно.
Герье и Варгин вошли.
Лестница была широкая, дубовая, освещенная красивыми масляными лампами; темно-красный ковер лежал на ступенях.
— Пожалуйте! Вас ждут! — заявил лакей, снимая с Герье и Варгина верхнее платье.
Он их ввел в просторный зал с простыми белыми стенами, увешанными какими-то портретами.
Тут стояли клавесины; в простенках были зеркала; бронзовая люстра со стеклянными подвесками свешивалась с потолка.
Мебель, состоявшая исключительно из стульев, была золоченая.
— Ого! Да он живет совсем барином! — заметил Варгин.
— Да, недурно! — одобрил и Герье.
Приятели миновали гостиную, затянутую ковром со штофною софой и креслами, и вошли в просторную библиотеку со шкафами по стенам, где в чинном порядке стояли книги в красивых сафьяновых переплетах.
Судя по этой обстановке, Герье и Варгин невольно сомневались, туда ли попали они.
"Неужели Степан Гаврилович живет именно в этой квартире и эта положительно роскошная обстановка принадлежит ему?" — овладела ими одна и та же мысль.
Но к ним в библиотеку вышел Степан Гаврилович.
Одет он был несколько наряднее, чем утром, и богаче. Но все-таки черный шелковый кафтан его, белый камзол, черные чулки были на первый взгляд скромны, и только опытный взгляд мог различить, что кафтан, и чулки, и кружево на жабо были дорогие.
— Пришли? Я очень рад! — встретил Степан Гаврилович гостей. — Хорошо, что не опоздали! Еще бы немного, и было бы поздно, а теперь как раз пора. Ну, едемте!
Для Варгина и Герье явилось это новой неожиданностью.
Они думали, что Степан Гаврилович позвал их вечером к себе, а тут выходило, что они должны были еще ехать куда-то с ним.
Куда — они не спросили, однако, решив уже отдать себя в распоряжение на сегодняшний вечер Трофимову, подчинились ему.
Он, впрочем, как бы и не ждал вовсе их согласия, словно и не сомневался, что они последуют за ним.
Поздоровавшись, Трофимов направился к выходу, сделав знак гостям следовать за ним.
Они опять очутились на лестнице, лакей подал Трофимову и им верхнее платье и вручил каждому по черной бархатной полумаске.
— Это так нужно! Берите! — сказал Степан Гаврилович, предупреждая их расспросы.
Они вышли на крыльцо. Четырехместная карета подкатила, лакей отворил дверцу, откинул подножку, они сели, и карета покатилась.
XIII
Доктору Герье пришлось второй раз сегодня ехать в карете, а до сих пор он в течение двух лет своего пребывания в Петербурге ходил только пешком из экономии и не ездил даже на извозчиках.
Варгин тоже успел отвыкнуть от кареты и забыть, когда он катался в этом экипаже.
Качка мягких рессор и темнота вечера произвели на них убаюкивающее впечатление, и оба они под равномерный стук колес погрузились в дремоту, так что ни одному не пришло в голову заметить дорогу, по которой они ехали.
Путь был не особенно долог, они остановились у небольшого темного дома, в окнах которого не было видно признаков света.
Фонари их кареты освещали входную дверь; это была самая обыкновенная дверь, с привешенным к ней по-старинному, как это делали леть пятьдесят тому назад, молотком на цепочке.
Они вышли, и, как только Степан Гаврилович взялся за молоток и ударил им в дверь, карета отъехала и исчезла в темноте, а освещавшие ее фонари немедленно погасли.
Дверь отворилась, но отворилась сама собой, потому что они никого не нашли за ней.
Свет, шедший откуда-то сверху, темный и слабый настолько, что нельзя было различить его источника, скупо освещал винтовую лестницу, которая подымалась в верхний этаж и спускалась вниз.
Трофимов повел своих спутников вниз по лестнице.
Варгин подумал, что хотя, в сущности, это было все равно, но он предпочел бы подыматься вверх.
Он посмотрел на Герье, но тот шел, следуя за Степаном Гавриловичем со средоточенным, серьезным лицом, видимо готовый на все что угодно.
Они спустились и попали в длинный коридор со сводами, и здесь был таинственный свет откуда-то сверху.
Было тепло и пахло курениями… "Где же мы верхнее платье снимем?" — опять подумал Варгин, заранее решивший скептически относиться ко всему, что будет.
Коридор загибался полукругом и по правой стене его шел ряд дверей.
— Наденьте вашу маску, войдите и сымите плащ! — сказал Трофимов доктору Герье, отворяя дверь.
Герье послушался и очутился в маленькой конурке, как театральная ложа.
Действительно, это было что-то вроде театральной ложи, потому что вместо стены противоположной двери был невысокий барьер, а пространство от барьера до потолка было затянуто занавесью.
Герье снял верхнее платье, повесил его на прибитую к стене вешалку, надел полумаску и, весьма естественно, попробовал отстранить занавеску над барьером, чтобы посмотреть, что было за нею.
Но занавеска оказалась натянутой вплотную, так что волей-неволей приходилось ждать, пока она будет отдернута кем-нибудь другим.
Ложа освещалась сверху через небольшое круглое отверстие, закрытое матовым стеклом.
Стены ее были окрашены в темно-коричневую краску.
На полу лежал войлочный ковер; из мебели стоял один только стул.
Герье сел.
"Что бы ни было, — решил он, — но, во всяком случае, это очень интересно".
Ему пришлось недолго ждать.
Минут через пять, не больше, отверстие наверху, откуда освещалась ложа, как бы задвинулось или свет в нем потух, и доктор Герье оказался в полной тьме, но почти в тот же миг взвилась кверху занавесь над барьером, и доктор увидел довольно просторный полукруглый зал, ярко освещенный, в котором по полукругу шли такие же ложи, как и его, и где сидели замаскированные, как и он, люди.
Свободная прямая стена была затянута черным сукном с огромными серебряными не то буквами, не то знаками на нем, в виде падающих капель слез или вздымающихся кверху языков пламени.
Таким же сукном, с такими же знаками была обтянута выходившая в зал сторона барьера, верх над ложами и потолок.
К потолку было подвешено семь люстр, по двенадцати восковых свечей каждая.
Спиною к прямой стене, на возвышении, в кресле, как будто из слоновой кости, сидел человек с открытым лицом, большими черными глазами и черной вьющейся бородой, которая придавала ему совсем особенный характер, потому что тогда только простолюдины носили бороды, все же остальные брили их.