— Я фактически не могу уехать отсюда, — поспешил его успокоить Герье, — потому что у меня нет на это средств!
— Средства не Бог весть какие нужны для этого, и они нашлись бы! Вопрос не в них, а в гораздо более серьезном: мне нужно быть покойным, что я оставлю в Митаве человека, на которого могу положиться, что он не допустит, чтобы совершилось злое и нехорошее дело! Возьмете ли вы это на себя?
— Что же я должен делать? — спросил Герье.
— Заранее сказать ничего нельзя! Надо поступать сообразно с обстоятельствами, и это вам будет не особенно трудно, потому что вы будете при этой госпоже.
— Но сумею ли я?
— Сумеете, если захотите.
И граф так умоляюще посмотрел на Герье, видимо, ему так хотелось, чтобы тот успокоил его и чтобы этим дал ему возможность уехать завтра же в Петербург, что доктору стало ужасно жалко графа. Решась, он вдруг произнес с убеждением:
— Хорошо! Будьте покойны, поезжайте и дай вам Бог удачи!
Искренняя радость выразилась на лице графа, и он с чувством пожал руку Герье.
Тот записал ему все необходимые в Петербурге сведения, записал и подробный адрес Варгина, сказав, что это — его приятель, на которого граф может положиться.
Затем они простились, граф проводил доктора до дверей столовой, а в «вестибюле» Баптист ждал выхода гостя с верхним его платьем на руках, с неукоснительной важностью исполняя обязанности лакея.
Он помог одеться Герье, как будто ничего не случилось, и на строгом, невозмутимом лице его выражалось одно только почтение.
Отворив дверь, Баптист отвесил доктору низкий, торжественный поклон.
XLVIII
Когда Варгин, как подкошенный сноп, упал на диван, послушный неотразимо подействовавшему на него влиянию протянутых рук Степана Гавриловича, он заснул, и Трофимов, убедившись, что он спит, положил ему на голову руку и проговорил раздельным внушительным голосом:
— Ты сейчас встанешь, откроешь глаза и будешь действовать, как будто не спишь. Ты отправишься прямо домой и, придя, ляжешь и будешь спать… Иди!
Трофимов отошел в сторону и спрятался за портьеру, а с Варгиным как бы случилось чудо: он встал, открыл глаза и твердым шагом направился к двери, в точности исполняя данное ему приказание.
Нервная, впечатлительная натура его легко поддалась гипнозу, Степан же Гаврилович владел, очевидно, этой силой в совершенстве.
Трофимов прислушался, как затихли шаги Варгина на лестнице, затем ударил один раз в звонок и тихо проговорил появившемуся сейчас же лакею:
— Сказать, чтоб следили дальше!
Варгин как ни в чем не бывало оделся на лестнице и вышел, а из ворот дома Трофимова почти сейчас же шмыгнул тот самый тщедушный человечек, который в балагане выходил якобы на съедение Голиафу-Путифару.
Он в некотором отдалении пошел по пятам Варгина, не спуская с него глаз.
Трофимов из гостиной отправился в столовую, где сидела молодая девушка, с которою он только что катался на балаганах.
Она сидела у стола, на котором был накрыт завтрак и стояло несколько вкусных блюд.
Но она ни к чему не притронулась.
— Ну, что же, mademoiselle Louise? — на чистом французском языке заговорил Трофимов. — И прогулка не развлекла вас?
— Нет, напротив, я вам очень благодарна! — как-то беззвучно и совершенно равнодушно ответила Луиза.
— Отчего же вы не кушаете? Или вы не хотите есть?
— Благодарю вас!
Степан Гаврилович остановил на ней долгий, пристальный взгляд.
— Вы, может быть, хотите уснуть? Успокоиться? — ласково спросил он.
Девушка тихо улыбнулась.
— Да, пожалуйста, если бы уснуть! — произнесла она.
— Вы ведь мне верите? Знаете, что я не хочу вам зла?
— О, да!.. Да!.. Знаю! — проговорила девушка.
— Тогда пойдемте!
Трофимов вывел ее в свою гостиную, усадил на спокойное кресло и, став сзади нее, поднял руки над ее головою.
"Авось нынче удастся!" — подумал он.
— О, да!.. Нынче удастся… — громким, твердым и радостным голосом ответила она на его мысль.
Девушка уже была в состоянии транса и по скорости, с которой она поддалась, Трофимов видел, что сегодня, действительно, можно заставить ее видеть на далекое расстояние.
— Сегодня я увижу далеко! — снова ответила она бодро.
— А это не утомит тебя? — спросил Трофимов.
— Нет.
— И не сделает тебе вреда?
— Нет, нет.
— Тогда следи за тем, что я представляю себе. Что ты видишь?
— Я вижу замок… ворота… часового… Вижу двор… он покрыт грязным снегом… и дорожки протоптаны по нем…
— Маленькую дверь во флигеле ты видишь?
— Вижу… она заперта… и на ней висит молоток…
— Войди за ту дверь, смотри и говори, что увидишь!
— Я вижу сени… каменный пол… шкаф с посудой…
— Там никого нет?
— Никого…
— Дальше!
— Дальше… комната маленькая со столом… на стуле у двери сидит человек…
— Ты знаешь его или нет?
— Это — Баптист!.. — вдруг дрогнувшим голосом проговорила Луиза. — Он дремлет на стуле… слышен звонок… он вскочил… идет… отворяет дверь… Баптист, наш милый, добрый Баптист…
— Куда он вошел?
— Опять комната… лампа… я ее помню… у стола в креслах… оборачивается… Отец! — крикнула она. — Отец!.. Я вижу его!
Трофимов быстро протянул руку над нею, она смолкла, откинулась на спинку кресла, и тихое, ровное дыханье ее показало, что она погрузилась в спокойный сон.
— Значит, это ее отец, я не ошибся! — пробормотал Трофимов и быстро вышел из комнаты по направлению к лестнице.
Там он велел подать себе плащ и приказал лакею, чтобы в доме была тишина и барышню оставили спать в гостиной.
— Ты мне отвечаешь за ее покой тем, что сказано тебе "ищите!", — сказал он лакею.
— И найдете, — ответил тот, склонив голову.
Он вышел, кликнул извозчика, сел и не торгуясь сказал ему, куда ехать.
Извозчик, зная, что без торга садятся господа, щедрые на плату, погнал свою лошадь.
XLIX
Трофимов подъехал к воротам, за которыми стоял домик, где жила Августа Карловна со своими квартирантами.
У ворот, прислонившись, стоял тщедушный человечек, следивший за Варгиным.
Трофимов, вылезши из санок и проходя в калитку, на ходу спросил у того:
— Он пришел?
— Только что.
— По дороге шел бодро?
— Так что я едва поспевал за ним.
— Значит, ничего не случилось?
— Нет.
— Хорошо; можешь идти теперь.
— А завтра? Опять нужно следить?
— Нет, пока не нужно. Теперь и так обойдемся.
И Трофимов прошел в калитку и направился по мосткам в домик к Августе Карловне.
Она была дома, как всегда, и на этот раз не была занята, потому что никого из посетителей у нее не было.
Она приняла Степана Гавриловича у себя в спальне, с картами в руках, но, как только увидела Трофимова, сейчас же положила карты, встала и почтительно присела, с серьезным, деловитым лицом.
Теперь, когда они были наедине, сразу было видно, что они давно знают друг друга и что Августа Карловна относится к Степану Гавриловичу с большим уважением, граничащим почти с подчинением.
Трофимов кивнул ей головой и, как свой человек, сел к столу.
— Послушай, Розалия, — проговорил он, — мне нужна твоя служба!
— Приказывайте! — с чувством произнесла Августа Карловна, по-видимому, еще послушнее откликаясь на имя Розалии.
— Дело не особенно сложное, но для этого надобно оставить Петербург.
— Навсегда? — с некоторым испугом спросила Розалия-Августа Карловна.
— Нет, — спокойно, не замечая ее испуга, ответил Трофимов, — может быть, ненадолго.
— А моя практика? — решилась полюбопытствовать она.
— Практика не пострадает. Здесь все останется по-прежнему, и ты вернешься сюда, а за услугу получишь больше, чем заработала бы практикой за то время, на которое оставишь ее.