— Ну, уж если я, — возразил Иван Иванович, — не знаю этого, то и никто в доме не знает.
— Но ведь она должна была уехать в каком-нибудь экипаже? На почтовых или на собственных лошадях? Если на почтовых, то легко справиться, по какому тракту.
— Она уехала на собственных! — сказал Крохин.
— Одна или кто-нибудь ее провожает?
— Этого я не знаю.
— Но экипаж должен же был вернуться? Тогда можно будет спросить у людей.
— Хорошо, если экипаж вернется, тогда, конечно, можно будет спросить у людей; но вернется ли он и когда — это совершенно неизвестно!
— Так что остается одно только средство — ждать, пока старик придет в себя и будет в состоянии разумно отвечать на вопросы?
— По-видимому, так, потому что он один знает, куда уехала молодая девушка.
— Ну, а если он не придет в себя?.. Чем он болен?.. Отчего у него этот бред?.. Был ли доктор?.. Что говорит доктор?..
Никогда еще ничье здоровье так не интересовало графа, как здоровье этого чужого ему старика, которого он видел первый раз в жизни.
Крохин отвечал, что доктор был, причем сказал, что болезнь очень серьезна, но определить ее он не может сразу, что нужно выждать.
— Выждать чего? — спросил граф.
— Чтобы миновал кризис.
— А если этот кризис кончится смертельным исходом, и старик не придет в себя до самой смерти?
— Тогда воля Божья! — проговорил Иван Иванович и развел руками.
— Воля Божья! — воскликнул граф. — Но Бог не допустит, чтобы я не нашел своей дочери; это было бы слишком жестоко; если вы говорите о воле Божией, значит, я так или иначе найду свою дочь.
— Конечно, найдете, — успокоительно проговорил Иван Иванович, — вам известен паспорт, по которому она проживает, известно, что она считается в России графиней Омельской, и по этому имени можно найти ее; стоит только добиться, чтобы по всем областям был послан запрос, где она находится.
— Да, разумеется! — обрадовался граф. — Все это можно сделать, и не только не потеряна надежда, но, наоборот, представляется полная возможность сделать так, чтобы розыски увенчались полным успехом. Я испрошу аудиенцию у императора Павла, буду умолять его, чтобы он вернул мне мою дочь, и он вернет мне ее, если даже господин Авакумов и не будет в состоянии сообщить, куда она уехала или куда увезли ее. А может быть, он еще и придет в себя?
— Может быть! — подтвердил Крохин.
— Тогда могу я вас просить, чтобы вы спросили у него все нужные сведения?
— Будьте покойны! — поспешил его уверить Иван Иванович. — Я нахожусь тут безотлучно, и, если только он придет в себя, я спрошу.
— Но, Боже мой! — произнес с тоской граф, снова охваченный отчаяньем. — Все это неверно, гадательно и, во всяком случае, медленно и не скоро выполнимо, а мне хочется поскорее, как можно скорее увидеть мою дочь! А что доктор, который лечит господина Авакумова, я могу увидеть его и поговорить с ним?
— Я полагаю, что это очень легко, — проговорил Крохин. — Кстати, доктор, который лечит господина Авакумова, должен приехать сейчас; если вам угодно подождать его…
— О, да! Я подожду! — перебил граф.
В это время в сенях хлопнула входная дверь. Иван Иванович прислушался.
Почти сейчас же за дверью послышались быстрые шаги, и в столовую торопливо вошел Степан Гаврилович Трофимов.
— Вот доктор, — представил его Крохин графу, — который лечит здешнего больного.
LV
Граф поднялся навстречу Трофимову и протянул ему обе руки.
— Доктор! — заговорил он. — Как я рад вас видеть… Скажите, пожалуйста, есть средство привести этого больного старика в чувство?.. Это необходимо мне…
— Это — граф Рене, который ищет свою дочь, — пояснил Крохин Трофимову, — он знает, что она проживала здесь в качестве родственницы господина Авакумова, под именем польской графини…
— Простите, вы говорите по-французски? — обратился снова к Трофимову граф, хотя Крохин заговорил с Трофимовым на французском языке, и по этому уже можно было судить, что тот понимает по-французски.
Но граф казался очень взволнованным и не мог хорошенько сообразить то, что спрашивал и делал.
Трофимов на хорошем французском языке отвечал ему, что он к услугам графа и готов удовлетворить его желания, если нужна ему помощь.
— Помощь не мне нужна, — торопливо стал объясняться граф, — то есть, собственно, и мне, но, главное, этому старику…
— Господину Авакумову?
— Да, ему.
— Но ведь я его лечу и потому обязан сделать все зависящее от меня…
— Да, все зависящее, — повторил граф, — поэтому-то я к вам и обращаюсь… Можно вернуть его к сознанию, хотя бы на несколько минут, чтоб он ответил на один лишь вопрос?
— Можно, — спокойно подтвердил Трофимов.
— Ну, слава Богу! — воскликнул граф. — Тогда, ради Бога, сделайте это скорее…
— Можно, — продолжал Трофимов, — но я должен предупредить, что такая попытка может ускорить смертельный исход…
— Пусть, — проговорил граф, — но это необходимо!
— Граф, — остановил его Трофимов, — думаете ли вы о том, что говорите? Это необходимо, по вашему мнению, для вас или для самого больного?
— Вероятно, и для самого больного… Но для меня это тоже почти вопрос жизни и смерти. Мне нужно, чтоб этот старик во что бы то ни стало дал ответ, где моя дочь… Он один знает, куда она уехала…
— И ради этого вы хотите рисковать его жизнью и ускорить его конец, приведя его в чувство?
— Но ведь он все равно умрет!
— Он умрет — вы правду сказали, но если я и решусь вызвать в нем искусственно проблеск сознания, то исключительно ради него самого…
— Все равно — ради него самого, только сделайте это и спросите, куда уехала моя дочь и где я могу найти ее.
— Нет, если мне и удастся привести в чувство господина Авакумова, то светлый промежуток, который явится у него, будет настолько краток, что мне некогда будет говорить с ним о постороннем. Мне надо будет говорить с ним о нем самом… Едва ли и это успею я сделать…
— Значит, вы мне отказываете?
— К сожалению, с уверенностью могу сказать, что да, отказываю…
— Но это бесчеловечно, безбожно с вашей стороны!
Трофимов подошел к графу и взял его за руку.
— Граф, — проговорил он, — вы теперь взволнованы, но когда успокоитесь и придете в себя, убедитесь, обдумав и взвесив все хладнокровно, что бесчеловечным, скорее, являетесь в этом случае вы, чем я. Вы требуете, ради себя и своих целей то, что можно сделать лишь для спасения души другого человека…
— Вы — доктор, — воскликнул граф, — и не ваше дело заботиться о чьей-либо душе, на вашей обязанности лежат только заботы о теле. Душу же оставьте священникам… Если вы не захотите мне помочь, то я сегодня же привезу сюда другого доктора и попрошу его помощи…
Трофимов вскинул плечами.
— Как вам будет угодно, граф! Привезите другого доктора и послушайте, что он вам скажет!..
— Берегитесь, — стал угрожать Рене, — я могу показать вам, что имею достаточно силы… я дойду до самого императора…
— Как вам будет угодно!
— Так вы не согласны исполнить мою просьбу и, приведя в чувство больного, спросить его, куда уехала от него моя дочь?
— Я не могу сделать это!
— Хорошо же! — произнес тихим шепотом граф, повернулся и не прощаясь направился к двери.
Крохин последовал за графом, чтобы проводить его…
— Как зовут этого доктора? — спросил граф у Крохина на лестнице.
Тот ответил.
— Как? — переспросил граф.
— Трофимов, — повторил Крохин.
— Будьте добры, запишите мне его фамилию.
И граф достал из кармана таблетки с карандашом и подал их Ивану Ивановичу.
Тот написал по-русски и по-французски фамилию Трофимова.