Чтобы не скучать и в то же время сохранить доступ к информации, оба агента под вымышленными именами устроились на работу. Малдер преподавал психологию в Восточном университете Нью-Мексико в Розвелле, а Скалли вела курс топографической анатомии и одновременно исполняла обязанности коронера в больнице. Но, поскольку город не особо нуждался в еще одном патологоанатоме, работы у нее было мало.
Деньги не представляли собой проблемы: Малдер унаследовал большую сумму от своего отца и предусмотрительно перевел средства на несколько оффшорных счетов, чтобы их не могли отследить. Все эти годы бывшие агенты вели тихую и спокойную жизнь, в общем и целом неплохую. Они по-прежнему любили друг друга, но пожениться так и не собрались, хотя Скалли не совсем оставила мысль о том, чтобы в будущем изобразить какое-нибудь подобие свадьбы, на которой соберется вся ее семья. Хотя «вся семья» — это по определению невозможно, ведь там не будет Уильяма.
Она закрыла глаза, пытаясь справиться с немедленно подступившими слезами. Уильям, ее малыш. В порядке ли он? Жив ли? Здоров? Все ее хорошее настроение улетучилось в один миг. Скалли встала и медленно прошла в коридор. Одна из дверей вела в кабинет, где стояли столы и компьютеры. После побега агентам удалось договориться, чтобы их пожитки отвезли в Денвер, Колорадо. Взяв напрокат грузовик в Розвелле, они сами добрались до Денвера и перевезли вещи к себе, таким образом заметая следы. Взятый напрокат грузовик вернулся на свое место, и в компании даже не узнали, что на нем выезжали за город.
С другой стороны располагалась почти пустая комната, в которой не было ничего, кроме разобранной детской кроватки и коробки с игрушками и детской одеждой. По негласному соглашению Малдер и Скалли окрестили ее «комнатой Уильяма» и почти никогда туда не заходили. Скалли не хватало духу выбросить его вещи, хоть она и понимала, что больше никогда не увидит сына, а если даже и увидит, то они ему будут не в пору. Но они служили зримым напоминанием о том, что у нее когда-то был ребенок. Кое-какие вещи ее дочери Эмили тоже хранились здесь, но она провела с настоящей матерью всего три дня до своей смерти. Это было совсем другое.
Заваривая на кухне чай, Скалли думала о матери. Мэгги всегда защищала их с Малдером, когда Билл-младший обрушивал на них свой гнев, но после того, как Дана отдала Уильяма, Маргарет пришла в ярость, обвинив дочь в том, что та никогда не любила сына, что опустила руки, как только поняла, как тяжело быть матерью, что ребенок не игрушка, которую можно просто отдать, если расхотелось им заниматься. Эти слова причинили Скалли невыразимую боль, отчасти из-за подозрения в том, что в словах матери есть доля истины. Она действительно боялась Уильяма, боялась того, кем он мог стать, и поэтому сдерживала свои чувства, не желая испытать такую же боль, как тогда, когда узнала об Эмили и вынуждена была смотреть, как умирает ее дочь.
Мысль о том, что ее долгожданный малыш вырастет очередным Билли Майлзом — человеком, который с радостью убьет собственную мать, не моргнув глазом и даже не почувствовав сожаления, ужасала Дану. Но когда Скалли смотрела вслед машине, увозившей Уильяма к его новой семье, ее сердце разбилось на мелкие кусочки. Она любила сына, любила его, несмотря ни на что, и невыразимо скучала по нему. Скалли понимала, что не в силах оградить его от суперсолдат. Все сложилось бы иначе, будь у них тогда магнетитовое оружие. Скиннер объяснил все как мог ее матери, и позже Маргарет раскаялась в своих жестоких словах и извинилась, но их отношения никогда не стали прежними. Скалли не так уж часто выходила с ней на связь и не только из опасений, что звонок отследят.
Когда представлялась такая возможность, она звонила из других штатов, но недавно один из их знакомых придумал специальный прибор, который устанавливался на телефон и шифровал сигнал. И теперь звонок не требовал таких предосторожностей. Вздохнув, Скалли поставила чашку на стол и набрала номер матери, мимоходом бросив взгляд на часы: в Вашингтоне сейчас половина второго.
Мэгги ответила сразу же.
— Привет, мам, — поздоровалась Скалли.
— Дана? О господи! Дана! Ну наконец-то ты позвонила! Я уже две недели дежурю у телефона! — зачастила Мэгги.
Скалли похолодела от страха.
— Зачем? Почему? Что случилось?
Мэгги перевела дыхание и продолжила:
— Дана, Уильям, твой сын…
У Скалли подогнулись колени.
— Что с ним? — спросила она с ужасом.
— Он здесь! — Маргарет буквально кричала в трубку. — Дана, он здесь! Джон и Моника его привезли! Ты не поверишь, что здесь творится!
Слушая сбивчивый рассказ матери, Скалли ощутила, что у нее подгибаются ноги. Это просто в голове не укладывается! Мало хорошего, что враги все-таки отыскали их сына и теперь он в опасности, но какое счастье, что он жив! Заверив мать, что они с Малдером прилетят первым же рейсом, она повесила трубку и невидящим взглядом уставилась в пустоту.
— Дана?
Она подняла голову. Над ней склонился сонный Малдер.
— Что такое? — спросил он.
— Ты не поверишь…
***
Уильям бродил из угла в угол, раздумывая, не закончить ли ему наконец стоявшую на паузе игру. Но, усевшись за нее, всякий раз почти тут же вскакивал, не в силах ни на чем сконцентрироваться. Часы пробили девять, и вот-вот сюда должны были приехать его родители. Никто не знал, откуда они летят, но его мать сообщила бабушке, что они должны успеть примерно к восьми-десяти вечера. Мэгги уже в третий раз прибиралась на кухне, Джон и Скиннер смотрели бейсбол в комнате, а Моника прикорнула на диване в гостиной.
Не только у него нервы были на взводе: остальные тоже не видели его родителей уже год. Уильям подошел к книжному шкафу и достал оттуда фотоальбомы, которые накануне показывала ему бабушка, и снова пролистал их, разглядывая фотографии мамы, тети и их братьев, его кузенов и один-единственный снимок его сестры, о существовании которой он и не догадывался. Как он понял, с этой девочкой была связана очень странная история, и, судя по всему, даже его мать почти ничего о ней не знала. Интересно, как бы все сложилось, если бы Эмили осталась жива? Уилл поставил альбом на место и снова принялся расхаживать по комнате. Мысли мальчика беспорядочно перескакивали с одного на другое. Что им сказать? Или подождать, пока они заговорят первыми?
Внезапно до него донесся шум остановившейся машины, и Уильям ощутил, как тревожно подпрыгнуло сердце. Он подбежал к окну и выглянул наружу, но ничего не разглядел: было слишком темно, несмотря на свет фонарей. Мальчик «включил» интуицию, но не почувствовал ничего тревожного, никакого леденящего холода, только предвкушение, волнение и еще целую гамму эмоций. Это они, его родители.
Уилл подошел к дивану, потряс за плечо Монику, желая побыстрее сообщить ей новости. Широко улыбнувшись, Рейс встала и громко стала звать всех остальных. Джон и Скиннер вышли из комнаты, а Мэгги выбежала их кухни. И лишь Уильям тихонько прокрался за полузакрытую дверь, откуда мог все видеть, но при этом оставаться незамеченным.
Дверца машины открылась, и оттуда появились Малдер и Скалли. Сначала Уильям обратил внимание на свою мать: ее рыжие волосы трудно было не заметить. Сейчас они были немного длиннее, чем в «Копах», да и кожа казалась более загорелой, а вот голос звучал точно так же, как на той кассете. Она радостно обняла Мэгги, которая была в таком же восторге от того, что видит свою дочь живой и невредимой. Все заговорили одновременно, и Уильям ничего не мог разобрать. А следом за матерью появился и его отец. Фокс Малдер прошел в дом и закрыл за собой дверь, и Мэгги обняла его. Он тоже явно был рад ее видеть. Потом Дана и Моника тоже крепко обнялись, как родные сестры, и завели какую-то светскую беседу о том, как прошел перелет и как хорошо они обе выглядят.