Да продлит Господь мгновения земного рая! Быть может, тогда мы, наконец, забудем горькое правило теории Дарвина: ради выживания и благополучия следует всё время немножечко бояться. А наши души, одолевшие страх, станут лёгкими, как пепелы[1], поднимутся в небо над гарнизонными ПВО и полетят в будущий день «на разведку» всеобщего личного счастья!
Зимовка-жизнь
Грязный мартовский сугроб таял в лучах весеннего солнца. Из-под сугроба в широкую проталину стекал тоненький мутный ручеёк талой зажоры. «Как неприлично!» – вздыхал он, глядя на мокрую дорожку. Это был воспитанный сугроб. Несмотря на горечь прощания с миром (он прекрасно понимал, что его ждёт), сугроб хранил уважение к окружающей его территории.
Этой территорией была детская дворовая площадка, укатанная зеркалами весенних луж. Лужи добросовестно отражали яркое голубое небо, и печальный сгусток бурого снега казался лишним в палитре талой детской ойкумены. Это чувствовал сугроб и морщился от стыда при каждом всплеске солнца на голубой поверхности луж. «Поскорей бы уж, что ли, – бормотал он, припоминая свою короткую, наполненную трогательными событиями зимовку-жизнь.
…Снег валил вторую неделю, а дворник Семён пил. Пил Семён крепко, на работу выходил, пошатываясь, падал и подолгу не мог подняться. Старушки посмеивались: «встанет – не встанет». Семён им грозил почему-то не указательным, а большим пальцем. Не имея сил подняться, он уползал к себе в дворницкую и там раскатисто, на весь двор храпел. Обычно запой у Семёна продолжался неделю, но в этот раз пил Семён целых четырнадцать дней.
На пятнадцатый утром он вышел из дворницкой и давай расхаживать по двору. Мороз в тот день ударил под тридцать, а ему хоть бы что. Три часа без передыха снег грёб. Тогда-то и навалил Семён огромный сугроб возле песочницы. Решил он на следующее утро перебросать его на газоны, но детвора в тот же день «обкатала» сугроб, и получилась классная горка. Так сугроб начал своё общественное служение.
Резвые выдались в ту зиму детишки! Сколько их было – маленьких, больших, вредных, простодушных – всем сугроб охотно подставлял укатанную детскими салазками спину. И разговоры их помнил наперечёт, и повадки.
Вот, к примеру, строит мальчик снеговика, катает из снега шары, бегает домой за морковкой, а другой отсиживается в сторонке и, вроде бы, ни при чём. То́лько первый закончит свою работу, второй с криком вскакивает с соседней лавочки и в хлам разваливает белоснежное чудо, готовое вот-вот ожить.
Совершив акт несовершеннолетнего вандализма, разрушитель тотчас убегает и прячется где-нибудь в соседних дворах. А первый, отревев своё маленькое горе, катает шары заново.
«Нет, – размышлял сугроб, – из того, второго, строитель не получится. Разве что, революционер какой, или бандит». Конечно, сугроб не мог знать, кто такие революционеры и почему они разрушают то, что создали другие. Но кто такие бандиты, сугроб знал хорошо. Однажды на его глазах два взрослых парня отняли у женщины сумочку. Эта женщина потом долго сидела на скамейке и горько плакала, повторяя: «Бандиты, бандиты!..» На другой день мужчина спортивного вида приволок пару сопляков, укравших ту самую сумочку, и показал их пострадавшей женщине. «Они?» – строго спросил он и хорошенько встряхнул обоих. «Они, – подтвердила женщина, принимая из рук мужчины свою сумочку, – вы их отпустите, пожалуйста, им же больно». Мужчина разжал кулаки. Один из хулиганов бросился бежать, оборачиваясь и крича непристойные ругательства, а другой подошёл к женщине и, хлюпая носом, просил простить его. Мужчина в растерянности смотрел то на одного, убегающего прочь, то на другого, вытирающего рукавом слёзы. А женщина сказала: «Выходит, наш дворик – гора Голгофа! Надо же…». Что значит «гора Голгофа», сугроб не понял, но понял одно: есть такие места, где проявляется в человеке и хорошее, и плохое. И что это особенные места.
Всю зиму сугроб служил детворе первоклассной горкой. К его животику пристроили подходы, в подходах вырубили ступеньки, удлинили спуск. Всё это делали сами дети. А высокие сильные мамы стояли в стороне, болтая о каких-то безделушках, и ни разу не помогли малышам в делах капитального снежного строительства.
Время шло. Наступила весна. Странная она, эта весна. Согласитесь, когда приходит лето, оно не обрывает весенние цветочки, а любуется ими, украшает пестики да тычинки ягодками, чтоб ещё краше стало. Увы, после лета наступает коварная осень. Она срывает и топчет дождями летние труды, как тот злой мальчишка, что разбил снеговика. Конечно, осень, она красивая, особенно поначалу, но под старость уж очень зла! Только зима укрощает строптивую красавицу, прикрывает её наготу, покоит душу…