— Не слишком ли круто ты обошлась со своим гардеробом? — спросил вечером муж, Сережа-большой.
— Что ты имеешь в виду? — не поняла Дина.
— Я только что отнес на помойку ведро, набитое твоими платками.
— Как отнес? — ахнула Дина. — Как на помойку?
Она не может покончить с собой, потому что жизнь сына во сто крат дороже ее собственной. Открывшаяся было дверь с надписью «Запасной выход» ей не подходит. Нужно повернуться и идти в другую сторону, снова во мраке, без кислорода, без надежды.
Максим наблюдал очередное превращение Дины из разумного человека в зомби. На ее лице застыла улыбка, но это уже была улыбка жалкой сомнамбулы, которая бродит во сне с открытыми невидящими глазами.
— Пойдемте! — взял Максим Дину за локоть и повел к выходу.
Она безропотно, механически подчинилась. Если бы он оставил ее на скамейке и сказал: «Сидите!» — она бы сидела. Если бы развернул от себя и велел идти в противоположную сторону, она бы пошла. На более сложные команды: «Говорите!», «Отвечайте!» — Дина не реагировала. Максиму не удалось узнать, где она живет, по какому номеру можно связаться с ее родными. И советы не расстраиваться, не отчаиваться, потому что все пройдет, зарубцуется, были пропущены мимо ушей.
Два вопроса: «Как он мог?» и «Как она могла?» — сначала просто стучали в Дининой голове. Потом вырвались наружу, разрослись до гигантских размеров, одеревенели, превратились в ящик, который накрыл Дину. Ящик напоминал крышку гроба. Она не пропускала воздух, звуки, но под нее свободно заползали другие вопросы-муравьишки, упреки-букашки, обиды-жучки. В душном темном гробу насекомые кусались безжалостно.
Дина очнулась от боли в пальцах. Они с Максимом сидели друг напротив друга на диванчиках в полутемном ресторане. Столики отгорожены высокими панелями, тихо звучит музыка, слышен гомон и звон приборов. Дина не помнила, как они сюда пришли, как Максим сделал заказ официанту. Максим крепко сжимал ее кисть.
— Ой! — Дина попыталась выдернуть руку.
Максим ослабил захват, но руку не отпустил.
— Навели на резкость? — спросил он. — Я, конечно, благодаря кинематографу знаю, как выводить людей из ступора. Но представьте, как это будет выглядеть, когда я начну вас хлестать по щекам, брызгать водой? Очнулись? Прекрасно.
— Ресторан? — удивленно оглянулась по сторонам Дина.
— Ресторан, — подтвердил Максим. — Сейчас вы будете есть и пить. Сначала пить.
Он пододвинул к ней пузатый фужер, наполовину наполненный коричневой жидкостью.
— Коньяк. В лечебных целях. Быстро выпить.
— Я не пью.
— Пьете! Или я насильно волью, предварительно надавав по физиономии. Я не шучу!
«И вы мне порядком надоели, — добавил он мысленно. — Что б мне было уйти с работы на полчаса раньше».
— Но… — начала Дина.
— Никаких но! — жестко сказал Максим.
— Хорошо, — неожиданно согласилась Дина.
Подчиняться чужой воле — это тоже выход. Не нужно терзаться, принимать решения, можно тупо, не рассуждая, выполнять приказы.
— Пейте! — повторил Максим и вложил в руку Дины фужер.
— А вы?
— А я за рулем. На раз-два-три. На выдохе. Вздохнула, выдохнула. Раз, два, три!
Дина зажмурила глаза и выпила половину, огненный остаток не лез в горло.
Но Максим не позволил опустить фужер, придержал своей рукой:
— До конца. Не дышать! Это лекарство. Молодец! Сейчас полегчает. Как ощущения?
Дина прислушалась к себе. Ощущение было такое, что коньяк, минуя органы пищеварения, сразу поступил в кровь, растворил внутреннюю дрожь, согрел.
— Лихо! — оценила Дина и свои ощущения, и командирские замашки Максима.
Официант поставил перед ними большие тарелки с салатами.
— А теперь ешьте! — велел Максим и сам принялся орудовать ножом и вилкой.
— Спасибо, не хочется.
— Через не хочется! Сытое брюхо к горю глухо.
— К ученью.
— Что?
— Пословица звучит: сытое брюхо к ученью глухо.
— Сойдемся на том, что оно ко всему глухо: к ученью, к горю, к любви, к ненависти. Вам сейчас требуется сытое, пардон, брюхо? Требуется! Вот и ешьте без капризов.
Обычно у Дины пропадал аппетит во время болезней, острых переживаний. В институте за сессию она теряла по пять килограммов. Когда хворал сын, не могла себя заставить ложку супа проглотить. После того что сегодня случилось, у Дины должна была начаться злостная анорексия. Она с легким ужасом смотрела на тарелку размером с небольшой тазик, на гору салата «Цезарь» — столько она и в добром здравии осилить не смогла бы.