– И ты сюда, – сказал он, не удивившись моему появлению, и предложил: – Давай-ка сядем, что-то устал я.
Я не стал расспрашивать его, и немного погодя он заговорил сам:
– Опоздали мы все-таки, Андрей. Я километра на два вверх прошел, и везде то же, что и здесь, – мели, перекаты, камни... Думал, что хотя бы до середины удастся подняться на моторах, а не выйдет...
Вечером, когда все собрались у костра, Сергей сказал:
– Итак, вот наши перспективы: до перевала семьдесят километров. Моторы на Шантыме нам уже ни к чему – придется идти на шестах, по-бурлацки, и иными, столь же «современными» способами. Лодки сейчас бросить мы не можем – на себе много не унесешь. Но и с этим грузом далеко не уйти. Значит, завтра производим самую беспощадную чистку всего имущества, и если не сумеем выкинуть половину, останется только повернуть назад. Но мы выкинем три четверти, если понадобится, и все-таки пойдем вперед. Так что на эту тему дискуссий не будет. Так?
Харлампий покрутил коротко остриженной головой, а Валька Маленький уныло посмотрел на Сергея и отвел глаза. Никто не сказал ни слова.
– Ну что ж, отлично, буланчики, – сказал Сергей. – А теперь спать, спать...
38
Потом Олег много раз вспоминал долгий путь от Шантыма до перевала и видел перед собой что-то бесконечно длинное и серое, однообразное и утомительное. И хотя были и солнечные дни, отчетливо помнились только сырость, дождь, холод, и низкое бурое небо над головой, и дождь, дождь, дождь...
...Полдень. Солнце немилосердно жжет затылки, плечи, а люди дрожат от озноба и лязгают зубами. С самого утра они бредут в воде, вымокшие до пояса, не чувствуя одеревеневших от холода ног, вцепившись руками в борта лодки, словно невидимыми цепями прикованные к ней. Они только что прошли перекат и минуту идут налегке, слегка подталкивая лодку и расслабив руки.
Еще одна минута отдыха.
Шуршание гальки, удар.
Три человека останавливаются, пригибаются и крепко хватаются за борт лодки. Николай, перекинув через плечо тонкий канат – они называют его по-бурлацки бечевой, – хрипло командует:
– Р-раз-два, взяли!
Рывок – и лодка на метр продвигается вперед.
– Е-ще взяли!
И еще один метр. Остается метров двенадцать-тринадцать.
Вечером они сидят вокруг огромного костра и чуть ли не в самый огонь суют окоченевшие ноги. Клубы пара от мокрой одежды смешиваются с дымом и искрами. По кругу идет бутылка со спиртом – они пьют его, не разбавляя, запивая ледяной водой. Жаркая волна тепла разливается по телу и гаснет, добираясь до ног, заглушённая ноющей болью.
Сергей делает пометки на карте и говорит бодрым голосом:
– Восемь километров, буланчики! А ведь не так уж плохо за одиннадцать часов, а?
Молчание.
Это первый день пути по Шантыму.
День второй. Пройдено еще семь с половиной километров.
День третий. Только полтора километра. Шесть часов они разбирали проход в семидесятиметровом завале, а когда кончили, уже не было сил, чтобы идти дальше. И опять был дождь, и они забрались в палатки и лежат уже пятнадцать часов, не испытывая никакого желания подниматься.
Олег глядит на светящийся циферблат – пять часов утра. Кажется, никто не спит, все лежат молча, вслушиваясь в глухой и ровный шум тайги. Еще полчаса – и надо вставать, готовить завтрак, потом снова лезть в воду, хвататься за борт лодки и идти вперед. Осталось всего пятьдесят три километра... Они не думают о том, что ждет их по ту сторону хребта. Лишь бы пройти Шантым и добраться до перевала...
Сергей вылезает наружу, и скоро Олег слышит его голос в соседней палатке:
– Сегодня отдыхать, ребята, – мы идем вниз с гравиметрами.
«Вот так, – подумал Олег. – Целый день без мучительной усталости и холода, и можно не вставать, смотреть в темноту и вспоминать ту далекую и приятную жизнь, что осталась в двух тысячах километров отсюда. Вспоминать Москву, табачные киоски, чистые белые простыни и еще сотни других соблазнительных и приятных вещей, на которые когда-то не обращал внимания. Черт, до чего курить хочется...»
Олег достал пачку отсыревших папирос, закурил и вылез из палатки в сырую бледно-серую туманную мглу.
Сергей стоял на берегу и пытался что-то разглядеть за поворотами реки.
– Послушайте, шеф...
– Да?
– Я иду с вами, ладно?
Серебряников покачал головой.
– Нет, не сегодня, Олег. В следующий раз. Сегодня мне нужен Андрей...
Через полчаса Сергей и Андрей уходят, осторожно перебираясь через поваленные деревья, раздвигая руками сплошные заросли. А остальные опять лежат в палатке, и из угла слышен хриплый голос Харлампия:
– Назад надо подаваться, ребята. Пропадем здесь как котята, с тайгой шутки плохи. А пока Илыч рядом, уходить надо.
– Заткнись! – оборвал его Олег. – И без твоего нытья тошно...
Тускло чадит свечка...
Они забыли все календари предыдущих тысячелетий, они ведут свой счет дням. Восемнадцатого июля Время споткнулось об устье Шантыма и тяжело заковыляло вместе с ними по порогам и перекатам, забыв об оставшейся части вселенной.
День четвертый, пятый, шестой...
Все глуше и мрачнее становится тайга, и шумит она все более зловеще. Она наступает на Шантым, сдвигает его берега, загораживает от солнца и леденит своим промозглым дыханием. Деревья стоят сплошной стеной, и кажется, что бредешь по дну глубокого ущелья. Встречаются и самые настоящие ущелья из черного базальта и серого гранита, и в них Шантым особенно страшен – яростно беснуется в своей каменной постели, встает на дыбы, сбивает с ног...
Но семь человек и две лодки все-таки медленно продвигаются вперед. Семь человек, связанных общей судьбой, прикованных к лодкам невидимыми цепями. Но кажется, что эти цепи уже не так прочны, как раньше, и скоро с лязгом разорвутся и упадут в воду. И кажется, что это не люди толкают лодки, а лодки влекут людей, обессиленных и ослабевших...
Иногда встречаются медведи, вышедшие на водопой. Они не очень-то боятся людей и с любопытством всматриваются в непонятные предметы. Одного из них Николай подстрелил, медведь коротко и злобно взревел и, тяжело припадая на правый бок, поволок за собой в чащу красный след. По ночам слышно, как вокруг лагеря шныряет всякое зверье, и поблизости видны следы росомах и волков. Ложась спать, Сергей вытаскивает из кобуры свой ТТ, и ни один человек не выходит из лагеря безоружным.
День седьмой и восьмой...
День девятый. Пройден сорок шестой километр.
Шипит на огне сырая береза, с громким треском горит хвоя, выбрасывая в черное небо столбы искр. Над головами медленно плывут бесконечные тучи, и кажется, что одна из них вот-вот заденет за верхушку гигантского кедра и с треском разорвется, вылив на костер и на склоненные головы людей потоки воды.
Семь человек сидят молча, глядят в огонь.
Они постарели лет на пятнадцать, обросли бородами, их лица распухли от укусов мошкары – эти крошечные твари причиняют гораздо больше мучений, чем комары. От холода и сырости у всех пошли нарывы, руки и ноги стерты до кровавых мозолей, и безмерной усталостью налиты тела. И что-то неладное творится с маленьким отрядом...
Молчание – угрюмое, недоброе.
Олег особенно часто вспоминал один вечер – как он оглядывал всех и думал: сколько еще они могут выдержать? Кто сдастся первым? Наверно, Валька Маленький – ведь он самый слабый из них. Валька жаловался, когда они шли по Илычу и когда было намного легче. Но тут, на Шантыме, он молчит, хотя в его глазах не исчезает постоянный страх, которого он не может скрыть.
Валька ни на шаг не отходил от лагеря и уже не мог спать по ночам – Олег слышал в темноте его неровное дыхание, и, если невдалеке раздавался какой-нибудь шорох или крик птицы, Валька приподнимался и долго вслушивался в шум ночи...
Первым в тот вечер заговорил Валентин – вяло, словно нехотя:
– Послушайте, шеф...
– Да? – безразлично отозвался Сергей.
– А вам не кажется, что с лодками мы до перевала не доберемся?