Казалось бы, выбор кайзера ничего не мог изменить в планах матросов. Пойдут ли они по кораблю сейчас или же полчаса спустя — какое это имело значение?
Оба монарха оказались за овальным столом кают-компании, а хмель, засевший в них во время завтрака, еще не прошел. Радушные хозяева с ходу предложили во время разговора освежиться шампанским. А потом был кофе с ликерами и коньяком… Кроме пороховых погребов, на «Павле» был и неплохой винный погреб. Августейшие гости по достоинству оценили его запасы. После полуторачасовой беседы с офицерами, когда наконец было предложено начать осмотр корабельных помещений, кайзер поморщился и спросил — а надо ли? Засомневался и русский царь. Оба сошлись на том, что, пожалуй, настало время несколько передохнуть перед парадным обедом на «Штандарте».
Обоих утративших уверенность походки монархов проводили к трапу, помогли спуститься в катер. И опять загремел артиллерийский салют.
Звуки его тугой волной растекались по палубе. Они были слышны и в броневой палубе, и даже далеко внизу, в машинном отделении.
И никто на корабле не видел, как, забившийся за носовую башню, содрогался в нервной дрожи комендор Королев. Она трепала его долго, и он в кровь искусал черные, запекшиеся губы, пока дрожь не прекратилась. И тогда пришло полное опустошение, и на обмякшие плечи навалилась такая усталость, будто он весь день держал на них непосильный груз.
СРОК ВОССТАНИЯ: 2 ЧАСА 30 МИНУТ
«Хотя мне и говорили опасаться политики и я придерживался этого сколько мог, но в настоящее время нет возможности, потому что 12-й год настал. Время само открывает глаза людям, а тем более на военной службе, смотря и подвергавшись такому тиранству и издевательству… Прошу, матери не объясняй, а если у нас что-нибудь произойдет, какое-нибудь роковое событие, то вы во всяком случае услышите».
Добравшись до Петербурга, Недведкин и не подумал соваться домой — ревельские жандармы уже, конечно, сообщили о его бегстве, и дома его как пить дать сцапают. А потому отправился он за Нарвскую заставу,: разыскал домик стариков Крауховых, а когда ему открыли дверь — не поверил своим глазам: на пороге стоял его старый друг Терентий Краухов, старший брат Сергея. Какая-то сила толкнула его навстречу товарищу, и он, крепко сцепив руки, уткнулся носом в небритую щеку.
Только когда остыл пыл неожиданной встречи, спросил у Терентия, каким образом тот в Петербурге оказался — не бежал ли из ссылки?
Терентий покачал головой, пригласил товарища в комнату. Стариков не было дома — ушли в церковь, а потому была возможность свободно обо всем поговорить. Уже сидя за старым непокрытым столом и прихлебывая чай из большой фаянсовой кружки, Недведкин как следует рассмотрел друга и поразился происшедшей в нем перемене. Человек вроде бы тот же самый, а неузнаваемо изменился… И не в том дело даже, что ввалились щеки, на которых горел нездоровый румянец.
Больше всего изменились глаза. Прежде взгляд у Терентия был добродушный, открытый, веселый, а теперь на Костю глядели колючие, лихорадочно блестевшие глаза. Движения Терентия стали торопливыми, резкими, и чувствовалось, что он с трудом может заставить себя посидеть на месте больше пяти минут. Он часто вскакивал с места, нервно вымеривал шагами небольшое пространство комнаты.
Из сбивчивого, отрывистого рассказа Костя узнал, что товарищ отбыл срок ссылки и ему разрешено вновь проживать в Петербурге. Терентий подошел вплотную к гостю, заглянул в глаза, криво усмехнулся:
— Проживать разрешено, Костя, а вот жизни-то у меня уже и не осталось…
— Это ты о чем? — удивленно спросил Недведкин.
— Чахотка у меня после ссылки… все время кровью харкаю. От легких небось уже клочки одни остались…
Тяжело стало Недведкину от этих слов. Но чтобы как-то успокоить товарища, сказал резко:
— Брось ты! Чего вдруг хоронишь себя раньше времени? От чахотки выздоравливают тоже…
— Э-э, Костя, брось ты меня утешать! Знаю, что немного мне дней осталось… Но, однако, хватит нам об этом. Я-то пока на ногах стою и еще кое-что сделать могу. И до последнего дня буду делать. Буду! Ты на мое нытье внимания не обращай, а давай расскажи, каким образом в Питер попал, — тебе вроде бы на морской службе быть положено, лентами с якорями девок заманивать!
На минутку в тоне Терентия послышались прежние веселые и добродушные нотки, отчего у Кости сжалось сердце. Он чувствовал, что правду говорит товарищ — недолго ему осталось гулять по свету…