— И это все серьезно? — спросил Белецкий, поднимая от бумаги глаза.
— Как нельзя более серьезно, Степан Петрович. Наш агент Лимонин представляет исключительно точную информацию.
— Да-да, это вы справедливо изволили заметить… да-да… Лимонин точен… да-да…
Белецкий замолчал, задумавшись, словно забыл о собеседнике. Внезапно он хмыкнул, коротко хлопнул ладонью руки по подлокотнику. Фон Коттен насторожился, понял, что решение принято. И действительно, на лице Белецкого вновь появилось выражение благожелательности.
— Итак, насколько я уяснил, выступление матросов назначено на послезавтра утром.
— Совершенно верно, Степан Петрович!
— Учитывая то обстоятельство, что сейчас уже вечер, в нашем распоряжении остаются две ночи и один день.
— Совершенно верно.
— Ну и что мы можем практически предпринять? Есть ли у нас возможность изолировать всех причастных к восстанию?
— Что касается тех, кто на берегу, — достаточно дать телеграмму. Имена, как видите, известны.
— А имена нижних чинов флота? Их имена — как?
Этим вопросом Белецкий бил в точку. Ответить на него фон Коттен не мог. Нечего было отвечать. Начальник, выдерживая паузу, смотрел в упор.
— Имена нижних чинов, к сожалению, пока неизвестны, — медленно сказал фон Коттен. Под глазом его дернулась жилка.
— Вот именно, милейший Михаил Фридрихович! Вот именно! А посему мы имеем ситуацию следующую: послезавтра утром на кораблях бунт, а кого изъять, чтобы предотвратить его, мы не знаем. И у нас нет никакой уверенности в том, что арест большевистского комитета на берегу сколько-нибудь повлияет на решение матросов. Конечно, предупрежденное нами командование флота примет соответствующие меры на послезавтра: перекроет доступ к корабельному оружию, вооружит унтер-офицерский состав и еще что-нибудь сделает… Но заметьте, Михаил Фридрихович, это чистейшей воды паллиатив. Если мы не изымем зачинщиков сейчас, они могут нанести удар позднее, причем неожиданно. Вот в чем соль проблемы, любезнейший Михаил Фридрихович… Мне поначалу показалось, что вы пришли ко мне с каким-то решением… или я ошибаюсь?
— Я вижу решение в том, Степан Петрович, чтобы срочно пересмотреть на месте списки неблагонадежных матросов и арестовать… или…
— Не то, не то, Михаил Фридрихович! Мысль-то вашу отчетливо понимаю: забросить невод мелкоячеистый, выловить всю рыбку, а потом мелочь обратно выпустить. Да ведь кто же нам позволит такой ловлей заниматься? Никто не позволит! На флоте не мы командуем… Если уж изъяли кого, так надобно доказать потом, что точно того и взяли, кого надо! А иначе — ох как на нас отыграются! Вот ведь в чем дело, милейший Михаил Фридрихович!
Фон Коттен все больше наливался злостью. Начальник почти в открытую издевался над ним, отчитывал, как мальчишку. Но что можно было возразить? Только и утешало — и он и Белецкий одной веревочкой повязаны. Случись бунт — обоим несладко придется. Так что пусть себе пока поупражняется в красноречии, потом все равно сообща действовать придется.
Но Белецкий, словно поняв, о чем думает подчиненный, сказал вдруг совсем иным тоном, в подчеркнуто официальной манере:
— Пока мы с вами разговоры ведем, часовая стрелка еще на одно деление передвинулась. А время, сами же говорите, не ждет, торопиться надо. Я попрошу вас, полковник, представить мне максимально быстро списки неблагонадежных по судам, имеющим базирование в Гельсингфорсе. А сейчас честь имею.
Сложную задачу предстояло решить исполняющему дела директора департамента полиции. Но к чести Степана Петровича надо сказать, кто-кто, а он решать задачи такого рода был приучен. Ситуация, с которой его познакомили, была предельно ясна для него. Прост был и способ, который, видимо, поможет разрядить нежданную мину. Решение, в сущности, подсказал сам фон Коттен, хотя Белецкий и виду не подал, что заметил в доводах подчиненного нечто ценное для себя. Ничего иного, кроме того, что предлагал фон Коттен, в сложившейся обстановке предпринять нельзя было. Единственный выход — изъять подозреваемых. Дальше уже все было проще, даже при условии, что в сети попадутся непричастные к преступному сообществу матросы, каждый попавший в руки охранки так или иначе что-то даст для следствия. Любой матрос при умелом подходе следователя наговорит такого, что его нетрудно будет подвести под соответствующую статью. В этом смысле трудностей он не видел. Иное дело — преодолеть сопротивление морского ведомства. Моряки, понятное дело, полезут в амбицию. А потом еще печать… Даже самые верноподданные не удержатся, чтобы не лягнуть — они, мол, единственные, кто денно и нощно печется о безопасности государства Российского. А левые газетки — те сразу же визг поднимут, будут политический капиталец себе наживать.