Этот же вел себя иначе — одурел, что ль, от радости? Шел по коридорам медленно, нехотя, на крыльце и вовсе остановился, впал в оцепенение. Надзиратель тронул его за локоть, отчего тот вздрогнул, снова показал ему, куда идти, и человек послушно пошел через мощенную булыжником площадь к проходной будке. Тюремщик отметил, что идет он неуверенно, как пьяный.
Выйдя из ворот Петропавловской крепости, Думанов было остановился, с недоумением поглядел на незнакомую улицу и, сделав усилие над собой, пошел вперед мимо садика, вышел на широкий проспект, упиравшийся в мост через Неву. Он не знал, куда ему идти, и механически двинулся через мост.
Стоял погожий майский день. Солнце ощутимо припекало, щедро бросало мириады бликов на поверхность реки, сверкало в золоте шпилей и куполов, отсвечивало в стеклах окон.
Но Думанов не видел ничего этого. Он машинально переставлял ноги, натыкался на прохожих, ловил, как сквозь сон, их сердитые возгласы. В правом виске билась, пульсировала жилка, сердце тупо ныло. То, что он услышал всего полчаса назад, навалилось на его сознание непосильной ношей, заполнило все его существо чувством страшной, непоправимой беды. Мысли беспорядочно метались, жилка на виске своим тиком мешала остановить их бег.
Он пересек мост, не глядя по сторонам, ступил на мостовую набережной и, сделав всего лишь шаг вперед, почувствовал удар сразу в плечо и в голову, швырнувший его в сторону. Он упал, ударившись затылком о мостовую. Словно пронизала глаза вспышка света, и навалилась беспросветная темнота.
Открыв глаза, Думанов увидел склонившееся над ним бледное лицо, потом совсем рядом со своим виском чьи-то сапоги. Попытался поднять голову, но перед ним все поплыло. Поддерживая под руки, ему помогли подняться. Он стоял среди незнакомых людей. Теперь до него стали долетать слова. Рослый кучер, стоявший рядом, горячо оправдывался перед городовым, доказывал, что прохожий «сам полез под колеса, верно, выпимши был». Городовой, повернувшись к Думанову, коротко спросил:
— В самом деле выпимши?
Думанов качнул было головой, но перед глазами все снова поплыло, к горлу подступила тошнота. Человек, крепко державший его под руку, сердито заговорил:
— Оставьте его в покое. Он совершенно трезв, и у него, по-видимому, сотрясение мозга. Я врач и настаиваю, чтобы пострадавшего немедленно доставили домой или в больницу.
Городовой заикнулся было, что надо составить протокол, но собравшаяся толпа в негодовании зашумела: нечего канцелярию разводить, когда человеку плохо. Тот же кучер предложил бесплатно отвезти пострадавшего, куда надо. Врач тихо спросил об этом же. Но вот куда надо, Думанов совсем не знал, однако краем сознания понял, что в больницу не надо. Неожиданно вспомнился адрес старика Краухова и попросил отвезти за Нарвскую заставу на Петергофское шоссе.
Доехали быстро. Извозчик помог дойти до знакомого домика. Открывая дверь, мать Сергея заохала, засуетилась, помогла уложить Тимофея в постель, положила на лоб смоченное водой полотенце, отчего стало немного легче.
Он забылся и пришел в себя только вечером при свете тусклой лампы. Старый Краухов был уже дома — сидел за столом, молча хлебал из тарелки суп. Услышал, что гость заворочался, поднялся, подошел к кровати.
— Надо же так, — сочувственно сказал он. — И где же это тебя угораздило?
— Так… лихач один сшиб, — медленно ответил Думанов.
— Может, доктора привести? Есть у меня один знакомый. Богатых лечит за деньги, а нашему брату рабочему и так помогает. Ты не стесняйся, скажи, если доктор нужен…
— Не нужно мне доктора. Сам отойду… только бы еще полежать немного…
— Это дело немудреное — полежать. Лежи себе на здоровье сколько влезет. Мы со старухой себе на полу постелем. У нас, когда дети поразъехались, два матраса лишних осталось. Так что будь спокоен — никого не обременишь. Поесть дать что-нибудь?
— Нет, спасибо. Пить только хочу.
Старый Краухов зачерпнул кружкой воды из ведра, стоявшего в углу на лавке, поднес Тимофею. Тот хлебнул немного, опять откинулся на подушку и снова не то задремал, не то забылся. Еще раз он пришел в себя ночью. Под стеганым ватным одеялом было душно. В темноте комнаты что-то тускло светилось. Скосив глаза, он увидел лампадку, над которой дрожал маленький желтый язычок пламени, освещавший потемневшую икону в латунном окладе. Неподалеку от кровати храпел старый Краухов, тихого дыхания старухи не было слышно.