Это решение командира корабля Тирбах одобрял, хотя в общем недолюбливал Небольсина, считая его тряпкой и расплывчатым интеллигентом. Настоящий офицер должен быть жестким и воинственным, считал Тирбах, и это должно отражаться не только в характере, а и в самой внешности. А что Небольсин? Рыхлый, сутулый. Форменная одежда висит на нем, голос тихий, невыразительный. Команду подать по-настоящему, так, чтобы воздух звенел, не может. Зато сам Тирбах умел скомандовать так, как никто другой на корабле, и это признавали все офицеры. Его пронзительный вибрирующий голос растекался во всю длину верхней палубы. Никто, конечно, не подозревал, что, еще будучи гардемарином, он, приезжая на побывку в поместье тетки на острове Эзель, выискивал глухое безлюдное место на берегу и, подражая Демосфену, часами тренировался там в подаче команд. Особенно нравилось ему делать это в шторм, он получал истинное удовольствие, если удавалось перекрыть голосом шум прибоя. Именно такой силой голоса и должен обладать настоящий морской волк!
В Морском корпусе его выделяли среди других гардемаринов по умению отдавать команды, по строевой выправке. И еще на последнем году обучения он приобрел известность — прославился усами, кончики которых были скручены так тонко, что напоминали острие шпаги.
Для офицера флота его императорского величества усы были такой же непременной принадлежностью, как погоны и кортик. Сам государь следил за тем, чтобы устоявшаяся традиция свято выполнялась, и видел в безусом офицерском лице проявление некоторого вольномыслия, которое, конечно же, нетерпимо было в таком стойком отряде верноподданных, каким был офицерский корпус флота. Зная об этом, коллеги Тирбаха, все как один, носили усы. У подавляющего большинства это были усы «инглезированные» — торчащие аккуратной щеточкой на верхней губе, но мичман выбрал для себя иной образец — его усы должны были быть точной копией тех, которые украшали лицо германского императора Вильгельма II. Кому же еще должен был подражать прямой потомок ливонских рыцарей, каким являлся барон Тирбах?
Его однокашники по выпуску, попавшие вместе с ним на один корабль, — мичманы Дитерихс и Эльснер — тоже были прибалтийскими немцами, но к традициям рода относились, с его точки зрения, без должного уважения. Особенно Эльснер — явный слюнтяй, человек безо всякой военной жилки и без подлинного дворянского достоинства. Этот белокурый красавчик с девичьим румянцем дошел до того, что с первых дней службы стал якшаться с нижними чинами, подолгу разговаривать с ними, интересоваться, как там у них дома урожай да скот. Сам же при этом ставит себя в дурацкое положение, потому что большинство матросов из его полуроты не из деревни, а из города. Нет, Тирбах не опускается до того, чтобы заигрывать с нижним чином. Подчинение командиру должно основываться либо на чувстве долга, либо на страхе перед неотвратимым, как божье возмездие, наказанием. А строптивцев надо ломать железной рукой. И пусть его новые коллеги говорят, что он слишком крут с подчиненными и слишком часто наказывает их, — все равно он будет гнуть свою линию до тех пор, пока не сделает свою полуроту шелковой.
Размышляя о службе, Тирбах прозевал появление на палубе командира корабля. Он вздрогнул от неожиданности, когда Небольсин окликнул его и сказал негромко:
— Мичман! Прикажите команде покинуть верхнюю палубу. Пусть сегодня пораньше займутся словесностью.
Хотя Небольсин и застал его врасплох, Тирбах мгновенно среагировал на его слова — едва успел командир корабля закончить фразу, как голос мичмана загремел над палубой:
— Команде приборку кончать, по кубрикам расходиться, к занятиям словесностью готовиться!
Краем глаза он заметил, как дернулся Небольсин при первом звуке его голоса. И пусть себе дергается. Пусть учится у молодого офицера, как по-настоящему надо отдавать команду.
Матросы торопливо вскакивали, бежали к люкам и один за другим исчезали в них. Минута, и палуба полностью опустела. Лишь часовой по-прежнему стоял изваянием под бело-синим андреевским флагом.
Небольсин сделал приглашающий жест, медленно пошел вдоль борта, мичман пристроился рядом, но двигался на четверть шага сзади, соблюдая субординацию. Какую бы неприязнь он ни питал к командиру, тот ни на мгновение не должен был догадываться об этом.
У кормовой башни Небольсин остановился, задумчиво посмотрел в сторону «Андрея Первозванного», который точно так же, как и их корабль, стоял кормой к причалу Усть-Рогатки. Потом Небольсин внезапно повернул голову к Тирбаху.