— Здрав… жеам… ваш… превс… дит… ство!
Вирен довольно кивал головой, медленно шел к следующему взводу. Хотя в строю были недавние новобранцы, но, видимо, впрок пошли им месяцы учения, научились горланить. Последними в линии стояли мальчишки, но и они оказались на высоте: орали звонко и согласованно. Потом оркестр играл гимн, хор торжественно затянул «Боже, царя храни».
Друзьям надоело толкаться возле собора, и они не спеша направились к Якорной площади.
— Ты вот скажи, Костя, — сказал вдруг Сергей, — вот церковные праздники — они уже сотни лет в определенное время отмечаются. Они от религии установлены. Я хоть и неверующий, а это понять могу. А царские? Ведь церковь их тоже отмечает как свои кровные — кругом молебствия, кругом «Боже, царя храни»… кругом «Многая лета»… Выходит, спелись цари и религия?
— А ты чего на всю улицу расшумелся? — одернул ого Недведкин. — Не ровен час услышат…
— Ладно, не серчай, — понизил голос Краухов. — Ну все-таки: спелись же?
— А то…
— Значит, как нам вдалбливают: за веру, царя и отечество?
— Не! Отечество тут зазря приплетают. Это холуи молятся: боже, царя храни! А отечество наше прежде всего из народа состоит. И не забыл народ царю Кровавого воскресенья…
— В этом меня, Костя, не агитируй — сам учен.
— А чего же хочешь?
— Чего хочу? Жить хочу по-человечески! Вот народ понимает, что все это комедия одна, а ведь все равно царский гимн поет. И опять же смотри, Костя, во что это обходится — все эти праздники царские! А деньги — от народа они.
— Это ты верно — слишком много праздников царских.
— Сверх всякой меры много! Ты сам посуди: 23 апреля прошли молебны и торжества по случаю тезоименитства царицы. Потом шестое мая — уже в честь дня рождения царя… Музыка играет и барабаны бьют… Сегодня у нас четырнадцатое мая, и на этот раз флаги и салюты по поводу годовщины коронования. А всего через десять дней снова палить будут и «ура» кричать по случаю дня рождения царицы. Ну, не много ли?
— Многовато, конечно.
— Я вот иногда «Правительственные вести» в газетах читаю. В них самым подробным образом все встречи и церемонии описывают, какие где обеды и ужины. Ведь это ужас какой — сколько на этих царских праздниках съедается и выпивается. Это ж только во дворец за один раз сотни людей приглашают!
— Нашего Миколу Нагнибеду туда бы! — засмеялся Недведкин. — Отвел бы душу.
— Ну, если душа у него в брюхе, то отвел бы.
Оба посмеялись, представив себе товарища с деревянной ложкой в руке за царским столом. Вскоре вышли на просторную, мощенную булыжником Якорную площадь. Впрочем, все площади и улицы Кронштадта были мощены булыжником, ибо здешняя почва вспучивала и разрывала асфальт.
За площадью лежал глубокий и широкий овраг, поросший кустарником. Узкая, спускающаяся вдоль склона тропинка привела их на дно оврага, и они не спеша пошли дальше, огибая кусты, за которыми то здесь, то там виднелись сидевшие на траве матросы. Перед многими на расстеленных газетах была немудреная снедь — чаще всего колбаса и булки. Пили здесь не таясь — городовые в овраг заглядывать побаивались, а офицерам тем более делать тут было нечего.
Краухов и Недведкин дошли до условленного места встречи — большого покрытого мхом валуна, из-под него бил ручеек. Однако никого у валуна не было — видимо, друзья пришли рано. Оставалось ждать.
Встречи с ними добивался комендор Королев — матрос, служивший на «Императоре Павле I» второй год. Был он подвижен, неусидчив, резок в движениях, решителен в поступках. Вид, как говорил Сергей, «цыганистый». И действительно, было в лице Королева что-то цыганское — смуглая кожа, темные волосы, быстрые глаза. Очень редко товарищи видели на его худощавом лице улыбку, обычно был он хмур и неразговорчив.
С месяц назад — еще до того, как Сергея перевели из Гельсингфорса в Кронштадт, Королев однажды вечером, улучив минутку, когда они с Недведкиным оказались в носовой артиллерийской башне, сказал вдруг, что настоящим матросам — тем, кто ненавидит опостылевшие порядки, надо держаться друг друга. В тот вечер Недведкин промолчал, опасаясь возможной провокации, но через связного навел справки о Королеве — известно было, что тот до службы работал на заводе Эриксона. Ответ пришел через неделю. Товарищи из Питера сообщали, что Королев, по их сведениям, — боевик-эсер, участник революции 1905 года. В последнее время не проявлял активности.