И вот рискнул… В его сознании никак не укладывалось, как мог Недведкин отказаться от предложения. Это просто непостижимо! Неужели струсил? Или так сильно в нем чувство партийной дисциплины? Когда грозил вслед уходящим Королев, делал это он с обиды, ни на мгновенье не сомневаясь в том, что Недведкин и его друг не предадут… Но как нужна сейчас помощь!
И уж если ее неоткуда ждать, то придется обходиться своими силами.
Вернувшись на корабль, Королев рассказал своим о том, что в контакты вступать социал-демократы отказались, но о подробностях разговора умолчал. Решили действовать самостоятельно. И первым делом наметили план, как раздобыть на берегу и перенести на борт необходимое для покушения оружие. Скоро бригада линейных кораблей уйдет в Ревель, а там есть кое-какие возможности.
Когда Шабельский, вызванный в министерство для инструктажа, нос к носу столкнулся в коридоре с Мардарьевым, он кивнул ему и попытался быстрее пройти. Ротмистр подозревал, что тот неприятный донельзя разговор, который ему пришлось вести с дядюшкой, выслушивая самые нелестные отзывы о своих умственных способностях и терпеливо снося брань, этот разговор явно был следствием мардарьевских наветов. И надо сказать, что Шабельский был недалек от истины, не подозревая, однако, что Мардарьев побывал у дядюшки вовсе не в роли ябедника, а как бы в виде просителя за него, Стася.
Поднаторевший в интригах статский советник был откровенен насчет способностей Шабельского лишь с директором департамента Белецким. Только ему он без обиняков рассказал, как ротмистр составлял злополучный рапорт о спокойной и безоблачной обстановке, которая якобы царила на военных кораблях Балтийского флота. Но в тот же вечер Мардарьев пришел к Шабельскому-старшему и сокрушенно поведал о том, что за допущенные Стасем промахи Белецкий хочет подать рапорт министру о необходимости отчисления ротмистра из состава отдельного корпуса жандармов, но он, Мардарьев, считал бы такой шаг неправильным, потому как молодой офицер еще может набраться опыта и стать со временем вполне подходящим сотрудником. Но все же, думается, надо его по-отечески отчитать, а потом попросить о его назначении в Ревель — там, в Эстляндском управлении, есть как раз одна вакансия.
В глазах Шабельского-старшего Мардарьев стал ангелом-хранителем двоюродного племянника, а Белецкий жестокосердным гонителем. Генерал пообещал хорошенько отчитать молодого родственника и сдержал свое слово так, что Стася каждый раз передергивает при воспоминании об этом. Но, как бы то ни было, он остался в составе отдельного корпуса жандармов.
Столкнувшись с Мардарьевым в коридоре, ротмистр хотел пройти мимо с высоко поднятой головой, да не тут-то было! Одариваемый восклицаниями о счастливой встрече, он был затащен в уютный мардарьевский кабинет, усажен в глубокое удобное кресло, а в руке его оказалась душистая, изящная папироса с золотым кружочком на мундштуке.
— Это вы непременно попробуйте, — добродушно сказал Мардарьев, ставя фарфоровую пепельницу на подлокотник кресла. — Расследовали мы как-то одно неприятное дельце на табачной фабрике Богданова — там подпольную типографию, представьте себе, в помещении фабричного склада умудрились организовать… А владелец оттого ли, что струхнул, то ли от радости, что мы смутьянов арестовали, но только прислал мне под рождество запасец особых папирос. Самый лучший сорт — это «Сфинкс». Глава товарищества уверяет, что в этих папиросах отборный турецкий табак с примесью нашего крымского. Так ли на самом деле или нет — не знаю, но папиросы действительно хороши, не правда ли?
Стась неопределенно улыбнулся в ответ, но про себя отметил, что таких отличных папирос сроду не пробовал. Однако вслух ничего не сказал, продолжал хранить молчание, ожидая, что скажет Мардарьев дальше. Ведь не затем же он его зазвал, чтобы папиросами угостить.
— Слышал я, — продолжал Мардарьев, — что ваш дядюшка собирается кое-что пораспродать из своих владений в Орловской губернии.
— Право, не знаю, ничего он не говорил об этом.
— Ну, а я-то случайно прослышал, Станислав Казимирович! А потому просьбу к вам имею небольшую — не могли бы вы неофициально, не объявляя зачем, порасспросить дядюшку и узнать, на какую окончательную цену он согласится.
Услышав это предложение, Стась навострил уши. Одно дело Мардарьев как инспектор и проверяющий, а другое — как проситель. Тут уж их роли менялись. И Стась распрямил спину, свободно откинулся и, уже не стесняясь, без спросу потянулся к лакированной коробке с папиросами.