— А, понравилось? — улыбнулся Александр Ипполитович. — Я так и думал, что понравится… Курите на здоровье, Станислав Казимирович. Ну так как насчет того, чтобы с дядюшкой поговорить?
— Отчего же… я с превеликим, так сказать… Коль скоро вы просите…
— Вот ведь не совсем прошу, Станислав Казимирович, не совсем… Я человек сугубо деловой и, можно даже сказать, с коммерческой жилкой. Так вот, я к вам и не с просьбой, а скорее с предложением некую сделку совершить!
Стась опять напрягся — что-то непонятное затевает этот проныра, обведет вокруг пальца, и оглянуться не успеешь… Он приподнял левую бровь, чуть выдвинул вперед подбородок. По его мнению, это показывало собеседнику, что он слушает его со вниманием. Александр Ипполитович пододвинул стул, сел совсем близко и заговорил, понизив голое, словно опасаясь, что их могут услышать. И это тоже не ускользнуло от внимания Шабельского, заставило его еще больше подтянуться.
— Речь-то идет вот о чем, — начал Мардарьев. — С месяц назад мне стало известно, и пока об этом никто из наших не знает, что в Ревель по заданию Петербургского комитета РСДРП выехал человек, который поступил работать на завод акционерного общества «Вольта». Ему поручено установить связь с матросами военных судов Балтийского флота. Ну, вы сами понимаете, что это значит. Осмелюсь напомнить, что во время известных вам событий в Гельсингфорсе нам повезло в том, что заговорщики с военных судов не успели установить связи с Петербургом, не успели сговориться о согласованных действиях.
При напоминании о Гельсингфорсе Стась почувствовал, как непроизвольно дернулось веко. Ему было крайне неприятно вновь вспоминать о своем конфузе. Он тут же резко отвел глаза. Александр Ипполитович так же не спеша продолжал:
— Наши начальники, Станислав Казимирович, да и не только они, а и все правительство наше и сам государь очень ревниво смотрят за тем, чтобы революционная зараза не проникала в армию и во флот государства Российского — опору существующего строя. А потому и все дела, связанные с раскрытием подпольных военных организаций, вознаграждаются особо. Но это вы, впрочем, и сами знаете.
Шабельский действительно знал об этом хорошо, но сейчас, в ходе беседы, его удивило — с какой стати Мардарьев ушел от разговора о продаже дядюшкиного имения и заговорил вдруг об известных вещах. Конечно же, неспроста это! И он по-прежнему внимал каждому слову.
— Хотел бы напомнить вам, Станислав Казимирович… — тут собеседник сделал многозначительную паузу, — ведь это я подсказал вашему дядюшке и Белецкому о том, что именно в Ревеле есть вакансия, и посоветовал направить вас туда. Улавливаете?
— Не совсем, — чистосердечно признался Стась.
— Охотно поясню. Мне хотелось бы, чтобы вся заслуга в раскрытии преступных связей революционных организаций Петербурга и Ревельской базы принадлежала вам!
— Мне? — поразился Шабельский. — Я впервые от вас…
— Ах, какое это имеет значение… Поверьте: даю вам в руки золотую ниточку. Держась за ее кончик, вы размотаете весь клубок, доложите об этом, и все заслуги по праву будут принадлежать вам.
— Ну, а вы, ваше превосходительство? Это ведь вы узнали… вы тоже должны…
— А я и говорю, что тоже! Мое предложение в том и заключается — я помогаю вам делать карьеру, после удачи в Ревеле она вам обеспечена, а вы поможете мне вести с дядюшкой переговоры насчет продажи имения. Кстати, можно и не скрывать даже, что речь идет обо мне. Полезно также напомнить, что я заступился за вас… Ну, как? Договоримся?
Шабельский в смятении молчал. Его растерянное состояние объяснялось прежде всего тем, что с памятных дней арестов в Гельсингфорсе он привык считать Мардарьева своим врагом. А тут вдруг такое щедрое предложение! О таком перспективном деле может только мечтать настоящий жандарм. И в самом деле — бывали же случаи, когда на раскрытии типографии и то делали карьеру, а тут речь идет о связях революционного подполья с флотом. Не только продвинуться, но и прославиться на таком деле можно. Шутка ли! Что там по сравнению с этим какая-то просьба о дядюшкином имении — мелочь одна… Но почему, однако, с такой легкостью Мардарьев готов отдать ему это дело? Поди, и самому ему лишняя заслуга не помешает. А с другой стороны — разве возможно такое дельце одному провернуть? Если же посвятить кого-то в Эстляндском управлении, так они, поднаторевшие, знающие местную обстановку, обскачут, оттеснят, себе же и запишут заслугу. Нет, не так-то просто все получается.