— Какие старые вещи?! Здесь только старые ботинки.
Боян пожал плечами.
— Ладно, — сказал он. — Я думал, мы будем говорить серьезно.
Мастер еще долго тыкал шилом, протаскивал толстую нитку сквозь кожу ботинка, и затягивал ее, что-то недовольно бормоча. Потом поднял голову.
— Я тебе кое-что покажу, — вдруг сказал он. Его взгляд блеснул за очками, он отложил ботинок и воткнул шило в доску, что была у него под рукой. Вся доска была в дырках от шила, как будто ее несколько десятилетий подряд грызли древоточцы.
Затем он потянулся назад, взял коробку из-под обуви, открыл, пошарил внутри, из нее выпали старые газеты, куски кожи, тряпки. Наконец он вытащил со дна коробки какой-то большой предмет и передал его Бояну.
Это был кусок шлака: кто-то когда-то плавил руду — железную или свинцовую, Боян не знал — и то, что осталось, теперь напоминало камень, немного побитый, спекшийся, почти обугленный от долгого пребывания в огне, весь пронизанный тонкими вьющимися слоями металла, который древний металлург не смог извлечь и который блестел посреди желтовато-коричневой массы.
— Знаешь, что это? — спросил мастер.
— Шлак, — сказал Боян. — Шлак. То, что остается, когда плавят руду. Не уверен, когда это происходило, но наверняка давно, когда люди не знали, как извлечь металл полностью. Ну, скажем, в античности.
Мастер посмотрел на него с презрением.
— Ничего ты не знаешь, — сказал он, забирая камень у него из рук. — Ничего-то ты, парень, не знаешь, — уверенно повторил он, делая паузу между каждым словом, чтобы выразить свое недовольство знаниями Бояна.
— Ну, ладно, — примирительно сказал Боян. — Тогда сам скажи, что это такое.
Мастер колебался или, может, делал театральные паузы, чтобы впечатление от его слов было сильнее. Боян смотрел, как у него слезятся глаза, течет слюна из почти беззубого рта, как его нечистый указательный палец поднялся в важном жесте: перед ним сидел не бедный сапожник, ремесленник, зарабатывающий на жизнь плохо оплачиваемым ремонтом обуви, а человек, одержимый безумной страстью, окрыленный своей великой мечтой, скорое исполнение которой он предчувствовал.
— Это, — сказал он и встал, — это план, на котором обозначено, где закопано золото. Посмотри! — и он показал пальцем на следы расплавленного металла, которые действительно были похожи на закорючки какого-то неразборчивого почерка. — Посмотри, здесь все написано.
Боян кивнул в знак согласия.
— Да, — продолжил старик, — тут все написано, но прочитать некому. Я думал, ты поймешь, но ты тоже ничего не знаешь. Вы, молодые, ничего не знаете. Ничего.
Старик выпрямился и заговорил громко, как будто обращаясь к огромной массе людей.
— Вы все еще увидите, — кричал он. — Мастер Климе — сумасшедший, мастер Климе занимается глупостями, мастер Климе забросил свое ремесло. Ну, ладно, вы все увидите, когда мастер Климе найдет то, что ищет всю свою жизнь!
— Я пойду с вами, — сказал Боян. — Просто скажите, когда.
Мастер посмотрел на него.
— На что ты мне? Ты ничего не знаешь.
— У меня есть ключ, — уверенно прошептал Боян. — У меня есть ключ к чтению этого письма.
И он вынул плитку, которую утром купил у ювелира.
Боян взял из машины фонарь и натянул на рубашку черный свитер. На нем уже были черные вельветовые штаны.
— Так меня никто не увидит. Это ночная операция, — сказал он, смеясь. — Может быть, стоит еще вымазать лицо сажей.
— Здорово, — сказала Майя. — Но все равно опасно. Если вы ничего не найдете, они могут разозлиться. Ты же сам говоришь, что они сумасшедшие.
— Я им скажу, что план у них был неправильный. Или что звезды не были к ним расположены. Или что они сами недостаточно верили в успех предприятия. Или еще чего-нибудь. Придумаю.
— Будь осторожен, — сказала Майя. — Я буду тебя ждать.
Боян встретился с мастером Климе у Чинара. С ним было еще двое: низенький сбитый мужчина средних лет, двигавшийся так, словно не мог пошевелить шеей, поэтому каждый поворот головы он начинал с поворота туловища, и бледный, немного косоглазый парень с огромными ушами. Парень заикался — всякий раз, когда он очень хотел и спешил что-то сказать, его язык запинался о невидимые препятствия. Из короткой, осторожной беседы Боян узнал, что крепыша звали Томе и что у него где-то тут есть мясная лавка, а парень — ученик в парикмахерской «Сюзанна», и его зовут Миле. Придавая особую важность собственным словам, мастер Климе представил Бояна в качестве дипломированного археолога, заставив мясника и будущего парикмахера еще раз посмотреть на него взглядами, в которых читались восхищение и недоверие.