Боян подошел к месту, где, очевидно, проводили раскопки. В яме на глубине метров двух был виден фундамент какого-то здания: склепа, маленького храма, сторожевой башни? Кирпичи были широкие, плоские — византийского периода, без сомнения. Между собой они были связаны смесью извести и дробленого камня. Судя по свежевыкопанной земле, кто-то работал тут совсем недавно. Что он мог найти? Если это могила — то череп с монетой между зубами, чтобы оплатить путешествие на другой берег реки забвения. А если это была крепость — бронзовый наконечник стрелы или, в лучшем случае, шлем, проеденный ржавчиной. Но те, кто здесь копали, конечно же, искали золото.
— Эй! — раздался голос позади него. — Опаздываешь.
Боян обернулся.
Перед ним стоял Максуд, появившийся из-за высокой травы.
— Ты тут копаешь? — спросил Боян.
— Копают, — сказал цыган. — Все время копают. Много копают.
— Кто?
Цыган пожал плечами.
— Откуда я знаю. Кто хочет. Дикие люди. Их тут немерено.
— Это запрещено, знаешь?
— Не знаю, — ответил Максуд. — Я законов не читаю. Что ты все время талдычишь: запрещено, запрещено!
— Хорошо, — сказал Боян, — а где те, другие, приятели твои?
— Тебя ждут, — произнес Максуд и неопределенно мотнул головой. — Там.
Из-за скалы появились трое.
Боян дружелюбно помахал им, но они не ответили на жест: стояли в высокой траве и внимательно на него смотрели.
Красный сокол сделал над ними круг, скользя все ниже по невидимому склону воздушного потока, потом резко пошел вниз и скрылся из вида.
Трое продолжали стоять неподвижно.
— Что это с ними? — спросил Боян.
— Смотрят, один ты или нет, — сказал Максуд. — Не хотят сюрпризов.
— Сюда никто не может прийти незаметно, — сказал Боян. — Сверху все видно.
— Иди, — подтолкнул его цыган. — Сначала поздоровайся вон с тем, высоким. И не говори ничего плохого об албанцах, понял?
Подойдя к этим троим, Боян сначала протянул руку стоящему посередине.
Небритый тип с костлявым лицом и кустистыми бровями, крепко сжал ее.
— Я Джемо, — сказал он, глядя в глаза Бояну. — Ты один?
— Сам видишь, — сказал Боян.
— То, что видно, не всегда правда, — процедил Джемо с кривой улыбкой.
— И наоборот, — не смог удержаться, чтобы не добавить, Боян.
— Что наоборот?
— Ничего. Просто так. Я Боян.
— Я Димче, — поспешил представиться парень в белой футболке с короткими рукавами, на которой было написано по-английски: Не стреляйте в пианиста! Он протянул левую руку — два пальца правой руки были забинтованы.
— Пианист?
— Техник, — сказал парень и сделал неопределенный жест, как будто таская по полу пылесос.
— Все детали после, — сказал Джемо.
Боян протянул руку третьему — низенькому пожилому мужчине с короткими волосами, очень круглой головой и черными очками на носу — но тот не протянул ему руку в ответ. Он стоял, приподняв лицо, и смотрел чуть выше головы Бояна. Боян мог поклясться, что он его уже где-то встречал. Тут Боян опустил глаза и увидел туфли: огромные белые туфли, украшенные черными треугольниками из лакированной кожи — и вспомнил, где именно и когда он его встречал.
— Мемед, — сказал Джемо. — Не видит.
— Ясно, — сказал Боян, убирая руку. — Тогда давайте посмотрим, как обстоит дело, и решим, что будем делать.
— Что будем делать… — протянул Джемо. — Я слышал, тебе не нравится карта?
— О карте потом, — сказал Боян. — Давайте сначала посмотрим, что вы нашли.
Джемо вызывающе взглянул на него.
— Никаких потом, — сказал он. — Сначала карта.
В том, как держался Джемо, сквозила заметная угроза. Он говорил так, как будто искал ссоры — хотел потянуть время, не желая приступать сразу к делу, а может быть, потому, что не доверял Бояну, или, возможно, просто проверял его на выносливость, устроив ему своего рода экзамен.
Неведомый воин стоял в окружении варваров-кочевников, направивших на него свои копья. На каждое самое малое его движение они отвечали взмахами копий и преувеличенными, почти театральными жестами. Это и был своего рода театр: каждый играл свою роль, но не знал, что прописано в роли у другого. Надо было угадать: если я сделаю этот ход, каким будет ответный?
Молчание было напряженным: все хмуро переглядывались и как будто ожидали, когда Боян потеряет терпение или осторожность, чтобы наброситься на него.