Боян держал коробку в руках, ошеломленно глядя на украшение. Египтолог взял ящичек у него из рук, положил обратно в шкафчик, запер, позвонил по телефону и попросил снова включить сигнализацию.
— Украшение найдено в гробнице Ти в Мемфисе, это тринадцатая династия, то есть примерно тысяча восемьсот лет до нашей эры.
Боян ошеломленно кивнул, не совсем понимая, что все это значит.
— То, что вам показали, — добавил египтолог, — это копия. Причем копия, сделанная недавно. Я не могу вам сказать, кто заказал копии — потому что это служебная тайна — скажу лишь, что это сделано с нашего ведома и разрешения. Лично я был с самого начала против — я знал, что копии вызовут ажиотаж, жертвами которого могут стать неопытные археологи. Поэтому я вам и показал это. Несмотря на то, что я был против проекта, все равно чувствую себя немного виноватым. Вот такие дела.
— Как глупо, — сказал Боян. — Я попался на удочку.
— Вы не первый и не последний, — засмеялся египтолог. — В начале века мои коллеги из Лувра купили в России — за огромные деньги — золотую тиару, которую, якобы, жители Ольвии подарили царю Сайтаферну; и только потом было установлено, что ее сделал незадолго до этого ювелир из Одессы. А что сказать о «великих этрусских воинах», купленных музеем Метрополитен в Нью-Йорке у итальянских производителей подделок; знали бы вы, с какой помпой открывали экспозицию — и с каким позором пришлось ее закрывать, когда выяснилось, что вся история их находки была просто выдумкой.
— Вы сказали, что копии сделали с вашего согласия…
— Иногда археологи, сами того не желая, загадывают загадки, которые потом приходится решать другим археологам, тем, кто после них. Знаете, в середине шестидесятых годов, когда Мальро пришла в голову идея заново откопать некогда засыпанный ров с восточной стороны Лувра, рабочие сразу обнаружили там египетскую мумию! Потом еще, потом еще — всего восемь! Здесь, в ста метрах от нас, в средневековом укреплении — восемь египетских мумий! Какая загадка! Затем все стало ясно: в первые десятилетия прошлого века из Египта привезли несколько мумий, но, то ли из-за несоблюдения условий при перевозке, то ли еще по какой причине, они начали разлагаться. В них завелись черви, по всему музею пошла ужасная вонь. И мои давние коллеги решили от них избавиться — они просто зарыли их поблизости, ночью, чтобы никто не знал.
— Я все равно не понимаю, — сказал Боян. — Это украшение — зачем делать — я хочу сказать: для чего нужна копия? Или даже несколько копий?
— С их помощью предполагалось поймать международную группу грабителей и торговцев древностями. А вот как это ожерелье попало в Македонию, этого я и вправду не знаю.
Ошарашенный открытием, Боян вышел из Лувра. Он жмурился от резкого перехода из полумрака подземных хранилищ на открытое пространство — залитый ярким светом Париж вертелся вокруг него роскошной каруселью, в которой бесконечно переплеталось истинное и ложное.
Когда он перешел на остров Сите, то почувствовал, что устал и голоден; накануне вечером он не ужинал, а утром не завтракал. Боян сел перед бистро на rue du Cloître-Notre-Dame, напротив северного фасада собора. Он медленно хрустел румяной корочкой запеченного сыра на croque monsieur, запивая бутерброд пивом.
Вдали, где улица вливалась в площадь, двигались маленькие человеческие фигурки, смазанные ярким солнцем, как персонажи азиатского театра теней. Весь Париж казался Бояну сценой, на которой разыгрывается действо, смысла которого не понимает никто.
За столиком рядом с Бояном несколько молодых американок разглядывали только что купленные открытки с фотографиями химер с большой галереи Нотр-Дам.
— О, готика, — восклицала одна из них с деланным воодушевлением и пафосом. — Как загадочно!
Боян допил свое пиво и, вставая, наклонился над ними.
— Нет, юная леди, — сказал он с ледяной улыбкой. — Эти фигуры создал архитектор Виолле-ле-Дюк в девятнадцатом веке и установил вместо поврежденных романских скульптур после огромного успеха книги Виктора Гюго, которую, я полагаю, вы читали. Это чистая романтическая мистификация.
И уходя, подмигнул ошеломленным девушкам.
— Кстати, я тоже кое-что знаю о надувательстве, — пробормотал он, идя к Сене.