Примерный план цикла публикаций был обсужден на редколлегии и в общих чертах утвержден. Собирая дополнительные материалы, Вадим выезжал в другие служебные командировки, в частности в знаменитый Арзамас, где некоторое время работал его отец, в Питер, куда вели следы, точнее, судьбы отдельных его героев, в Нижний Новгород, связанный с известным сахаровским периодом в биографии российского диссидентства. То есть в некотором роде, если можно так выразиться, он шел, как бы сверяясь с записями в отцовском дневнике.
Да, тут надо сказать, что Вадиму в Нью-Йорке здорово повезло. Ему удалось отыскать, как он рассказывал, одну семейную пару, у которой оказался дневник Игоря Красновского и кое-какие весьма важные документы, напрямую касавшиеся ну, скажем так, не совсем приглядной деятельности отдельных представителей эмиграции.
Дело в том, что среда, как уже отметил в своем рассказе Рэм Зотов, действительно была весьма неоднородна. Ибо она представляла значительный интерес как для американских, так, разумеется, и для российских спецслужб. И по осторожным замечаниям того же Вадима, основанным, надо понимать, на сведениях, почерпнутых в дневнике, и документах отца, являлась в каком-то смысле полигоном борьбы влияний тех и других. Шпионские страсти, говорил, бледно улыбаясь, Зотов, это ведь тоже один из весомых аргументов для привлечения читательского внимания.
Грязнов с Турецким снова переглянулись, подумав об одном и том же: уж не эти ли «шпионские страсти» и явились как раз причиной событий в «Мегаполисе»? А что, нет ничего опаснее вторжения в святая святых какого-нибудь настырного дурака! Хотя, если судить по рассказу Зотова, Вадима Кокорина дураком никак не назовешь. Ну пусть не дурака, пусть постороннего, который в силу своей незашоренности может обратить внимание именно на то, на что его обращать никак не следует. Тут уже есть материал для раздумий. Однако судить обо всем этом можно будет лишь после ознакомления с теми материалами, о которых шла речь. Проще говоря, следствию необходимо было представить дневник Красновского, если таковой действительно имелся, компрометирующие материалы, ну и все остальное, чем располагал, приступая к своей работе, покойный журналист. Где все это можно найти?
Было заметно, что Зотов не горел желанием немедленно прийти на помощь следствию, он полагал, что той информации, которой он поделился с правоохранительными органами, вполне достаточно, чтобы в дальнейшем его оставили в покое. Все равно теперь уже нельзя было рассчитывать на какую-либо компенсацию тех затрат, что были произведены в связи с организацией поездки Вадима Кокорина в Соединенные Штаты и прочие географические точки, не говоря уже о тех моральных издержках, которые понесет солидное издание, успевшее разрекламировать будущий цикл материалов своего корреспондента.
Что ж, его можно было понять. И, сообразив, что большего из нечаянного свидетеля не выдавишь, Александр Борисович с легкой душой подписал ему пропуск на выход из Генеральной прокуратуры, условившись в случае необходимости снова воспользоваться его помощью. Бледный «сморчок» пообещал сделать все, что от него будет зависеть. Но, к великому сожалению, практически никаких материалов в редакции Кокорин не держал. Значит, если что и имелось, то только дома. Адрес известен, а представители редакции, в том числе и сам Зотов, готовы, если потребуется, быть понятыми при осмотре архива Кокорина и помочь следственным работникам разобраться в его материалах.
Теперь требовались быстрые и решительные действия. Тем более что ситуация складывалась, как мог предположить Турецкий, совсем не в пользу следствия.
Мать Кокорина, по словам Зотова, проживала со своим супругом где-то в Петербурге. Но тот, второй звонок, что был зафиксирован дежурным МУРа, вряд ли имел к ней отношение. Хотя кто знает! В Москве же у Вадима была собственная «однокомнатная берлога», где, как сказал Зотов, иногда собирались журналистские компании. Впрочем, сам Вадим никогда не отличался особым гостеприимством, поэтому «компания» было скорее условным обозначением двух-трех газетных волков, чьи интересы в данный момент совпадали. Вывод из этого следовал простой: Кокорин не был компанейским человеком, а значит, перечень его знакомых не отличался широтой. Это в какой-то степени облегчало задачу, но говорило также и о том, что у журналиста могли иметься такие связи, о которых даже и не догадывались его коллеги. Что – хуже. Однако начинать приходилось от печки. То есть мчаться по указанному Зотовым адресу.
И тут наконец Слава высказал небезосновательную мысль:
– Если нас с тобой, Саня, уже не опередили.
К сожалению, он мог оказаться прав…
ПУСТОЕ ДЕЛО
Ехать пришлось далеко, аж в самое Бутово, на улицу романтического писателя Грина, где в огромном современном многоквартирном улье покойный журналист занимал самую маленькую ячейку. Хотя в прежних – хрущобах – случались и меньшие. Увеличивала квартирку приличная кухня, превращавшаяся в силу тех или иных привязанностей хозяина во вторую комнату. Но все это было обнаружено тогда, когда с помощью участкового и сотрудницы местной эксплуатационной конторы, а также двух испуганных соседей Кокорина Славкины специалисты в два счета вскрыли довольно сложную систему запоров на двери. Первым в открывшееся жилье вошел эксперт-криминалист, чтобы, осмотревшись, дать добро остальным. Но когда он вернулся на лестничную площадку и многозначительно посмотрел в глаза Турецкому, Александр Борисович, кажется, понял причину испуга соседей.