— Радует, что тут есть водопровод, — сообщил Прошка, оглядевшись. Подошел к большой и глубокой раковине, повертел кран. Потекла вода. Ржавая. И холодная. Вскоре Прошка разобрался в переплетениях труб.
— Вода нагревается в этом большом баке. Примитивная конструкция, но все лучше, чем ничего.
— А я дрова нашла. В чуланчике. И что-то похожее на уголь.
Вскоре у нас весело топилась печь, грелась вода в большом баке, закипал закопченный медный чайник, а мы шуршали по всем углам, пытаясь отыскать хоть какие-то продукты. Ляльку мы пристроили в глубокой сковородке возле печи.
— Сиди здесь, крошка, — потрепал ее по головенке Прошка. — И постарайся никуда не влезть. Лялька никак не отреагировала. Подобрала под себя все четыре лапки и закрыла глазки.
Поиски увенчались успехом. Кое-что мы все-таки отыскали.
— Не айс, но какое-то время существовать можно, — пришел к выводу Прошка. — Так, женщина, брысь с кухни. Я буду ужин готовить, а то картошку я уже переварил. А ты займись хотя бы ванной. Поищи ее.
Ванну я нашла. Даже целый банный комплекс. Там и ванна была, и даже парная. Все грелось от кухонной плиты. Почти как в наших сельских домах — водяное отопление.
— Живем, Прош, — сунулась я к нему. — Осталось только какие-нибудь тряпки отыскать, чтобы переодеться.
— Ищи, — отмахнулся приятель. На плите уже что-то булькало, шипело и шкворчало. И ароматы плавали такие, что хотелось немедленно все бросить, забраться за стол, и, давясь слюнями, требовать: «Кашу, кашу, кашу» — как та Маша из мультика.
Прошка был странным, как и большинство моих соущербников по институту, но одного у него было не отнять: как настоящий мужчина, он умел и любил готовить. И не только плов.
— Знаешь, Прош, — задумалась я, — Если сейчас где-нибудь поблизости я найду пару махровых халатов, свежее белье и с десяток полотенец, я точно уверую в Арониэ…. Э-э-э-э…. В Арона, вот. И даже вознесу ему горячую молитву — благодарность. Особенно, если найдутся мыльно-рыльные принадлежности, а то не люблю я бородатых и усатых мужиков.
— Не люби! — великодушно разрешил мне Прошка. — Только не лезь под руку. Мне тут и Ляльки твоей за глаза хватает….
Лялька промолчала.
Спустя какое-то время нашлись и халаты, не махровые, правда. И стопочка полотенец. И целая батарея баночек с мыльным составляющим. С бельем оказалось напряженно. Вроде бы оно и есть. Но для меня конкретно — нет. Кальсоны я, как вариант, даже не рассматривала.
— Все нашла? — спросил Прошка, когда мы, намытые до крахмального хруста, закутанные в стеганные длинные халаты, и с полотенцами на шеях, допивали по …цатаму стакану травяного настоя. Я кивнула.
— Если не считать отсутствие женского белья, то да. Нашла.
— Возноси молитву, — серьезно сказал Прошка. — Не знаю, кто он и зачем ему это надо, но возноси.
— Думаешь, нас засунули в какую-то безумную постановку безумного автора?
— Ага. В театре абсурда, — кивнул он. — Мы должны ее отыграть на бис. И да — считаю, что тебе не стоит светиться в роли женщины. Уж если это существо в тебе ее не признало — пусть так и будет.
— А Лялька?
— А Лялька будет у нас заколдованной принцессой. Мы, ее телохранители, идем по свету в поисках того, кто сможет вернуть ей истинный облик.
— И тот, кто это сделает — получит руку и сердце нашей Лелиэли.
— Лелиэли? — выгнул темную бровь Прошка, при этом смешливо сморщив нос. — Да ты, смотрю, эльфийских романов перечитала. Чем тебя Галадриэль не устраивает?
— Не опускайся до плагиата! — погрозила я указующим перстом. — У Галадриэли своя сказка, у нас — своя. Смешивать не будем. Играем?
— Играем!
Мы хлопнулись ладошками и потянулись за одиноким оладушком. Потягали его по тарелке, порвали на две неравные половинки. Мне выпало побольше. Прошка только вздохнул.
— А что мы играем?
О, это наша Лелиэль догрызла какой-то смачный оранжевый овощ, отдаленно похожий на морковку, только круглый.
— Пока не знаю, — пожал плечами наш будущий режиссер. — Догадываюсь, что не комедию. А все остальное….
— А остальное — как масть пойдет, — поддакнула я. — В конце концов, что один мир, что другой — особой разницы нет. Задачи в целом схожи: выжить любой ценой. Желательно, без урону для моей девичьей чести.
— И моей! — пискнула Лялька, выбравшись из своей сковородки на стол. Я хмыкнула.
— Ляль, в твоем случае это даже не обсуждается! — клятвенно заверил подругу Прошка. — Твоя честь — святое!