Замполит вооружен, но ведь он и не подозревает, что те двое вооружены автоматом, и будет брать их без всякой предосторожности — может, и пистолета не вынет: тут не Чикаго и не Токио, у нас в стране преступники запросто с автоматами не бродят, это исключительный, почти неправдоподобный случай.
И хотя у самого Редозубова оружия не было вообще, он полагал, что его шансы произвести удачное задержание предпочтительнее, — ведь он знал, как ему думалось, все.
Небо впереди посветлело, свет пробивался даже сквозь полог леса. Не будь у Редозубова часов, можно было подумать, что рассветает. Но до рассвета было еще далеко. Редозубов приближался к газокомпрессорной станции. Эти последние триста-четыреста метров, которые пришлось преодолевать по колено, а где и поглубже, по заснеженному лесу, дались особенно трудно. Редозубов был в пути с утра — целый день и почти ночь, без еды, почти без отдыха, утоляя на ходу жажду снегом, притом двигаясь не по укатанной дороге, как те двое и за ними капитан, а где придется: по припорошенным лесовозным устам, по брошенным и действующим лесосекам, по бугристым тракторным волокам, а то и просто по целику.
Но теперь все было позади. Он был уже почти у станции, слышал тяжкий утробный гул тысячесильных турбин, поддерживающих давление в нитках газопровода, и был уверен в том, что и тех двоих, а тем более капитана, он обогнал. Последние метры до зимника, последний рывок навстречу бьющим в глаза прожекторам — и он у цели. Теперь все. Теперь он, Редозубов, хозяин положения на этой дороге, пусть выходит против него хоть банда с автоматами— дело их кончено.
Компрессорная станция — поразительное зрелище даже днем, а ночью три сверкающих белоалюминиевым сплавом цеха напоминают, наверное, даже и не современные космические сооружения, а грядущий день цивилизации. Блестящие, покрытые шумопоглощающими гофрированными листами корпуса переливаются в лучах прожекторов и осветительных установок, и небо над ними окрашивается в предрассветные тона, а гул, идущий изнутри, от турбин, кажется тектоническим гулом Земли. Редозубов стоял в полукилометре от станции, посреди широкого, хорошо укатанного тяжелыми машинами зимника. Влево дорога уходила к поселку газотранспортников, а вправо тянулась ровно, как стрела, вдоль ниток газотрассы к следующей станции, а там и еще дальше — к месторождению, к Северному полярному кругу. Здесь, где стоял Редозубов, было светло, как днем, компрессорная станция заливала светом весь квадрат вырубленной тайги, и вдоль газотрассы, насколько хватал глаз, висели на столбах фонари, освещая прямую — шириной метров в шестьдесят — просеку и автомобильную дорогу на ней.
Редозубов пришел сюда первым. Он и не подумал бежать просить помощи на станции — не мог подвергать риску других людей; впрочем, и не успел подумать об этом: со стороны леса на зимник выбрался человек; он огляделся, но то ли ослепили его корпуса станции, то ли он принял Редозубова за работника станции, поджидающего попутку до поселка, — во всяком случае, Редозубов, если и был замечен, то подозрения не вызвал.
И тут же на зимник вылез из лесу другой, таща за собой по снегу большую, хорошо скользящую поклажу… санки!.. Санки с мешками!.. И у него же, второго, болтался на груди предмет, который издали, не зная обстоятельств, и можно было бы, наверное, принять за что-либо иное, но Редозубов понял сразу: автомат…
27
Когда те двое с санками подошли к газотрассе, Проводников уже настигал их. Вначале он разглядел две темные фигуры и поклажу в санках на небольшой поляке в виду станции, куда достигал свет прожекторов. Он видел также, как выбрался на дорогу сперва один, налегке, осмотрелся и, не обнаружив, должно быть, ничего подозрительного, подал знак второму, и тот вытащил на дорогу санки.