Однако имени провокатора не удалось установить и при последующих расследованиях дел гитлеровских пособников Возможно, предатель успел бежать с немцами, вполне также возможно, был разоблачен и расстрелян за другие преступления, но не исключалась также и возможность, что он сумел замести следы, жив и ходит где-то рядом. Сознание того, что предатель не установлен и, быть может, злорадствует над его, Липатия, горем и горем других людей, было невыносимо для Ветцеля. Он должен был найти провокатора во что бы то ни стало.
Заподозрив как-то одного из переживших оккупацию черниговцев, Липатий прибежал в управление госбезопасности с требованием немедля арестовать фашистского прихвостня. Выяснилось, однако, что человек, которого заподозрил Ветцель, был подпольщиком и за свою работу в тылу врага награжден орденом Ленина. Этот случай совершенно убил Ветцеля, теперь уже не потому, что не удалось найти предателя, а потому, что он заподозрил героя. Ветцель с ужасом вдруг обнаружил, что, бродя по разрушенным кварталам города, он всматривается с подозрением в каждого, кто встречается ему на пути. И тогда он понял, что, оставаясь в Чернигове, непременно сойдет с ума, подозревая всех и каждого и бросая тень на невинных людей.
Оказавшись в Западной Сибири, Ветцель почувствовал себя рожденным в третий раз. В этом лесном заболоченном районе, живо напоминавшем ему партизанский край, жили отважные работящие люди, удалью похожие на партизан. Так же, как партизаны, они длительное время проводили в лесу, выполняя тяжелую и ответственную работу; так же, как партизаны, они возвращались из лесу усталые и заросшие, но с чувством гордости за порученное им важное для народа дело; так же, как партизаны, они умели широко, бесшабашно отметить трудовую победу.
Ветцель, живя в молодежном общежитии, никогда не отказывался ни от одной компании, если его приглашали. Приглашали же его часто. И не только потому, что большинству этих парней в разное время требовалось, согласно моде, то ушить, сузить брюки, то, напротив, расклешить до невозможных размеров; невестам этих ребят нужны были свадебные платья, а женам — красивые наряды, — было и это, но потом его стали приглашать просто так, просто потому, что привыкли к этому доброму старику (Ветцель в тридцать лет выглядел уже стариком). Сам никогда в жизни не выпивший ни одной рюмки водки и не выкуривший ни одной папиросы, Ветцель часами высиживал в дымном чаду, радостно улыбаясь и веселясь вместе со всеми.
Но если, находясь на работе или в компании шумных лесорубов, он испытывал чувство радости и даже умиления от общения с людьми, то, возвращаясь в свое жилище, Липатий Львович попадал совсем в другой мир.
Стены двух его комнат были заняты высокими — до потолка— стеллажами, на которых стояли книги, альбомы, папки с вырезками из газет и журналов, общие тетради с выписками… Здесь были мемуары Гудериана и дневники Гальдера, воспоминания узников Равенсбрюка и Хорольской ямы, издания документов Нюрнбергского процесса и Международной конференции по вопросам преследования нацистских преступников, «Дневник Анны Франк» и «Путеводитель по Освенциму», фотографии мемориала Хатыни и репродукции «Молодогвардейцев на допросе» и «Герники», «Песня фашистских бомбардировщиков» Эйса Крите и «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика, «Дневные звезды» Ольги Берггольц и портрет депутата Верховного Совета СССР, дважды Героя Социалистического Труда, украинской колхозницы Степаниды Демидовны Виштак, угнанной фашистами в 1942 году в Германию, где она работала на кирпичном заводе в Лейпциге…
Вновь и вновь перебирая эти человеческие документы, Липатий Львович поражался чудовищному равнодушию мира к фашистским проявлениям.
…Как-то раз Липатия Львовича поразила совершенно неожиданно пришедшая в голову мысль: если человека, укравшего кошелек с деньгами, называют преступником, то как в таком случае назвать палача, руки которого обагрены кровью тысяч невинных жертв?..
Поскольку, пользуясь такой постановкой вопроса, Ветцель ответа не находил, ибо именно так — преступниками— назвал главарей третьего рейха Международный Военный Трибунал, — мысль трансформировалась в следующую формулу: если палача, на совести которого тысячи, а то и миллионы загубленных душ, можно назвать преступником, то можно ли точно так же — преступником — назвать и вора, укравшего кошелек?