Закончив монолог, директор неловко извлек из кармана пиджака носовой платок и, перехватив его в правую руку, утер со лба пот. Лишь теперь Чистова заметила, что левая кисть его руки не разгибается, имея, как говорят невропатологи, вид «когтистой лапы».
— Простите… это у вас с войны?..
— Да, с фронта, — ответил директор. — После ранения. Неврит локтевого нерва… Ну, а насчет сигнализации мы, конечно, крепко виноваты и вину признаем. Это уж наша русская беспечность… головотяпство…
Чистова вздохнула.
— Ну, хорошо, — сказала она. — Давайте теперь закончим формальную часть…
Она быстро заполнила лицевую страницу протокола: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование и специальность, место работы, должность и т. д., и, наконец, улыбаясь, словно понимая нелепость своего вопроса, спросила:
— Судимы?
И уже начав писать: «Не су…», вдруг услышала:
— Да. Судим.
Чистова удивленно взглянула на директора. Он назвал статью УК, по которой был осужден, но Чистовой эта статья того — военных лет — уголовного кодекса ни о чем не говорила, хотя она наморщила лоб, стараясь припомнить университетский курс по истории советского уголовного права.
Видите ли, — с трудом произнес директор, — это было давно, в конце войны… Я тогда вернулся с фронта по ранению и был назначен заведующим детским домом в Малой Кунде…
5
Редозубов не был посвящен во все тайны розыска. Его посылали то в одно, то в другое место, поручали кого-то найти и опросить, причем опросы, как правило, и отдаленно не касались кражи на пушной базе и вообще каких-либо мехов; чаще всего требовалось лишь установить, где был и что делал такой-то и такой-то в такое-то время, при этом не обязательно имелась в виду та ночь, когда похитили шкурки.
Были задания и посложнее, но и они выглядели случайными и эпизодическими и, конечно, не могли дать общего представления о полной картине розыска.
И все остальные — участковые и инспектора ОУР — тоже куда-то уходили и что-то делали; надолго исчез Костик, время от времени давая о себе знать телефонными звонками; и только Шабалин редко отлучался из своего длинного узкого кабинета, часами анализируя бесчисленные справки о проделанной работе и беседуя с различными людьми. Сюда огромным потоком стекалась информация, полного объема которой Редозубов не мог себе и вообразить, но догадывался, что розыск идет интенсивно и широким фронтом.
Так, вернувшись однажды с задания, он застал у Шабалина инспектора ОБХСС Падерина, комментировавшего список скорняков-любителей и иных граждан, так или иначе причастных (хотя бы и в прошлом) к выделке мехов и изготовлению изделий из них. В другой раз начальник паспортного стола капитан Филатова выкладывала Шабалину свои соображения по поводу жителей поселка, выехавших из района после происшествия на пушной базе госпромхоза.
Сюда же часто наведывалась следователь прокуратуры Чистова, о чем-то подолгу говорила с Шабалиным и, дав какие-то указания, уходила. Именно кабинет Шабалина стал центром и штабом розыска. Порой и Чистова допрашивала свидетелей не у себя в прокуратуре, а здесь, в этом неуютном и темноватом даже днем помещении.
…Возвращаясь как-то в отдел, Редозубов остановился возле книжного магазина и взглянул на часы. Шабалин приказал вернуться не позже пяти; сейчас было лишь начало пятого. Короткий зимний день подходил к концу, в окнах зажигался свет. Редозубов потопал о тротуар, стряхивая с унтов снег, и вошел в магазин.