…Людей больше, чем может вместить «холостая республика». Дверь настежь, и на пороге тоже уселись двое. Отмахиваются от дождя, как от комаров.
На столе, свесив ноги, сидит бригадир Толя Харин. Он никак не может дождаться хотя бы относительной тишины. В углах переругиваются, то и дело подходят опоздавшие.
— Товарищи! Да тише вы там! Дома, что ли, не наругались? Товарищи…
Бесцветный Толин голос тонет в разноголосице.
— Да чего там — «товарищи»! Будем о деле говорить или нет?!
Встала промывальщица Люба. Вся как куст рябины осенью — пьянящая горькая красота. И стало тихо.
Любка взяла за плечо Женю, поставила перед собой.
— Это до каких пор девчонку обижать будут? Кряжев сегодня опять смухлевал. Проходки у него и десяти метров не было, а получилось сколько? Двадцать? Ему что — у него станок, как скрипка в руках. Что хочет, то и сделает, а девчонке отвечать. Другие-то с нее спрашивают — куда, мол, техник, смотришь?
Женя покосилась на Кряжева. Он огромен и космат. Молчит. Навесил брови на глаза.
— Так я же ничего не говорю. Ну, не сумела, не заметила. Федор Маркович, может, подшутить хотел…
— Шутки-то эти ему рублями в карман валятся, — зло перебила Любка, — а ты, птенец, не оправдывайся, коли не виновата! Я вот одного понять не могу — чужие мы тут все друг другу, что ли?
Почему молчите? Вот ты, Костя, ты же желонщик, видел ведь все. Или тоже на легкие деньги потянуло?
— Тебе поди, деньги-то легче достаются! — Костя довольно обвел всех нагловатыми навыкате глазами.
Вспыхнули и погасли смешки. Любкино лицо погрозовело….
— А ты их когда видел, эти мои легкие заработки? Может тогда как с крыльца летел?! И нечего в сторону вилять — нельзя так больше жить. Каждый за себя каждый мухлюет, как может. Какая мы после этого бригада? А еще поговаривали: за коммунистическую, мол, надо бороться…
— Люба, опомнись! Ну зачем ты так?
Толя Харин съежился от неловкости. В глазах мольба: пусть только все успокоится, и опять будет тихо и гладко.
Тем временем прораб Семен Васильевич успел уже настрочить в блокноте «постановленьице». Он сам весь в этом слове. Но зачитывать его не пришлось..
Собрание, как взбесившийся конь, пошло напролом без дороги. Уже Марья Ивановна, руки в боки, обличала прораба во взяточничестве, уже Люба, стреляя зелеными глазами, отбивалась от чьих-то обиженных жен. Весь шум перекрывало довольное Костино ржанье.
Яша давно ушел, бережно взяв под руку Ганнусю. Пробиралась к двери Женя. Я пошла за нею.
Вокруг снова дождь и ранняя темь. Рядом работает «Яшино хозяйство» — подстанция. Размеренно стучит движок. Косой луч света на мгновение осветил Женино скомканное лицо, остановившийся взгляд круглых галочьих глаз.
— Ну скажите, разве можно так жить?! Двадцать раз собираются, и всегда одно и то же: переругаются, а то хуже — передерутся... и все как было!
Откуда-то сзади донесся раскатистый бас Кряжева:
— И правильно! Как умеешь, так и работай — за то и деньги берешь. Вон, говорят, комплекс, что ли, какой-то вводить будут... Это что же? Все, значит, из одного корыта — я работаю, а лентяи деньги подбирают? Дураков нет!
Женя тронула меня за локоть:
— Слышали? А нам в техникуме говорили, что комплексный метод работы — самый передовой, что мы должны бороться за его введение. Бороться! Тут и так-то не знаешь, как выкарабкаться...
Одна за другой обгоняли нас серые людские тени — не разберешь кто.
— Начальника дельного у нас нет — то и беда,— снова долетело из-за стены дождя.
— Нет у нас начальника, это верно, — печально подтвердила Женя.— Наш-то пенсию «доживает», его из базы палкой в тайгу не выгонишь.
Нет, вот вы скажите, правильно это? Учат нас, учат, а главного — как к людям идти, мы не знаем. Столько всего ученые изобрели, хотя бы выдумали такую науку — «людеведение», а?
— Но ведь такая наука давно существует. Только узнаем мы о ней не в школе. Я почему-то думаю, что к тебе это знание придет скоро.
— Скоро! А сегодня что?
— Сегодня — начало этого знания.
В «итээр» вернулись молча, промокнув до нитки. Там уже, тоже молча, разжигал печурку Лева. Семен Васильевич по-стариковски аккуратно и медленно развешивал над печуркой мокрую одежду. Он далеко еще не стар, но в этом человеке все приглушено. Он словно погас, так и не успев разгореться.
О собрании не говорили. Словно и не было его. Видимо, и правда, здесь это в порядке вещей.
Лева подтащил к печке два чурбана.
— Милые дамы, прошу занять места! Для вас — только в партере!