Далеко, возле линии, заработал трактор. Гарьке все-таки проще было найти дорогу обратно к людям. А где и как найдет ее этот человек?
13
Есть в году особенная ночь. Люди почти не знают о ней. В эту ночь лето встречается с осенью. Бывает она в разное время. Обычно где-то в середине августа.
О том, что эта ночь придет сегодня, мне рассказало многое: прощальное тепло солнца, тонкая пряжа «бабьего лета», опутавшая вдруг кусты, горьковатый запах спелых трав.
Но так бывает часто: то, чего ждешь целый год, проходит незамеченным. Какая-то случайность набежит, как облако на солнце, и мы спокойно проходим мимо того, чего ждали. Для меня такой случайностью оказалось то, что я в этот день работала в дневной смене.
Возвращалась я со смены поздно. Усталая, почти забыв о том, какая сегодня ночь.
Луны не было, и я по привычке ощупью находила дорогу. Одна за другой появлялись из темноты знакомые приметы: обломанная ветка на одинокой лиственнице, высокая кочка, столетний куст — целое дерево голубики. По молчаливому уговору с этого куста никто не рвал ягод. Так и стоял он у вновь протоптанной дорожки — весь словно в матово-синих бусах, могучий, пышный.
Сейчас все казалось иным, словно во всех предметах выступила наружу вторая, невидимая днем сущность. Они теперь напоминали людей. Каждый был строгим или грустным, насмешливым или простым. Такими они мне нравились больше. С ними даже можно было тихонько разговаривать.
За последним поворотом мелькнул красноватый квадрат окна. Это «бабья республика». С крыльца навстречу мне молча покатился белый клубок. Найда.
У этой собачонки опасный характер: она всегда подбегает к человеку молча, обнюхивает. Если он почему-либо ей не нравится, так же молча кусает.
Меня Найда не трогает, как, впрочем, и вообще все собаки. Она потерлась о мою ногу, заскулила тихонько, просила подачки. Я бросила ей кусочек сахару. Так бывает всегда, когда я иду со смены.
На прогалине у речки глаза ослепил свет. Кто-то разложил костер на сухой галечниковой отмели. У меня из-под ног посыпались камешки.
— Кого черти несут? — недружелюбно спросил низкий голос Любки.
— Главную лесную нежить, — в тон ей ответила я.
— Ленка, ты, что ли? Иди к нам. Мы думали, из мужиков кто, а у нас разговор бабий, — уже другим тоном пригласила Любка.
Я подошла к костру. Сразу выступили из темноты знакомые лица: Любка, Женя, Ганнуся и вторая промывальщица Вера — незаметная выцветшая блондинка.
Я уселась поудобнее. Протянула к огню озябшие руки.
Усталые мысли были далеко. Смена выдалась не из легких — все то же проклятое болото. Чуть не опрокинулся на перетоне один из станков. В голове мелькали обрывки увиденного за день. Зыбкий кочкарник, накренившаяся мачта станка. Замерзшее от волнения лицо Толи Харина. Кажется, и до сих пор слышны гулкие удары снарядов о мерзлый грунт.
Сейчас бы спать, спать. И не все ли равно, какая сегодня ночь? Но вот я сижу у чужого костра и, наверное, никуда отсюда не уйду. Такова древняя власть огня и ночи.
— Так о чем же разговор?
— За любовь, конечно, — серьезно ответила Любка.
— Не за любовь, а про любовь, — придирчиво поправила Женя.
— Ладно тебе, указка школьная, — отмахнулась Любка, — мы ведь не на уроке. Вот сидим и толкуем, какая она, эта любовь? Все равно что тень — рядом, да не ухватишь. А может, мы просто такие невезучие?
— Люба, да ты что, всерьез? Это ты-то невезучая? — удивилась я. — Ты же такая красивая, за тобой всякий пойдет.
— Всякий-то, может, и пойдет, а вот коли один не хочет идти, тогда что?
В бегучем свете костра лицо ее казалось незнакомым, изменчивым. Глаза как темные окна. Попробуй прочти, что в них.
Вера вздохнула:
— Чего уж там — один! Сказала бы прямо, влюбилась в нового начальника — и точка. Да у него, говорят, без тебя зазноба есть. На базе. Картографом, что ли, работает.
Вера подвинулась ближе к огню. Может, хотела лучше увидеть Любку. Иной раз и собака, укусив сзади, забегает вперед посмотреть, что вышло.
— Нет, по мне такой ни к чему: уж больно заметен, — продолжала Вера. — На: такого везде бабы вешаться будут. Вот встретился бы мне парень хоть вроде Яшки того же. Не шибко видный, да работящий — я бы и счастлива была — Какой же Яша невидный? — сейчас же вмешалась Ганнуся. — У него улыбка красивая.
— Да уж знаем, знаем, лучше всех он у тебя, — успокоила ее Любка. В глазах мелькнули теплые искорки.
Женя на минуту исчезла в темноте, принесла охапку сухих веток, не очень умело подложила их в костер. Повалил густой, едкий дым. Мне казалось, что лицо ее плавает в дыму, теряет реальность.