На него лучше не ступать, можно и вообще не выбраться. Надежнее брести напрямик по мутной радужной воде болотных окон. В них можно вымокнуть, но хоть не утонешь. И все это лишь для того, чтобы донести ведро воды!
Смешно. Мы тонем в воде, и нам же ее не хватает. Вот уже два дня идут работы на тринадцатой линии Буйно-Рудного. Немножко фантазии, и можно стать суеверным. В таких условиях мы еще не работали нигде. Вокруг Черная марь — топь. Не. Обычное в этих местах болото, а именно топь. Непроходимая и непроезжая.
Математика и природа — давние друзья и враги. Друзья там, где это нужно самой природе, враги — где это нужно человеку. Линия проходит как раз по центру топи. Целый день ушел на то, чтобы подогнать сюда станки. Установили их на жердях из лиственниц. Каждую жердь тащили на плечах.
Собственно говоря, я могу быть дома. Сегодня работает Яша. Но я давно уже отвыкла от роли наблюдателя. Как прежде, ношу Любке воду. Ведь ее не начерпаешь из луж, она должна быть чистой, и вот изучила свою дорогу, как шпаргалку.
Денек пасмурный. Не поймешь, что это — туман или тучи. Сквозь мглу просвечивает рыжее солнце. Победно трубят комары.
Один из станков смолк. Это Толин.
— Чего слу-чи-лось? — от своего костерка крикнула Любка.
— Обсадную трубу схвати-и-ло! — донеслось от станка.
Толя вымазан с ног до головы. Все такие. Вот бы куда корреспондентов! Рывок, еще рывок. Затрещали жерди под гусеницами станка…
Вечная мерзлота пострашнее железа. Под топью немеряная толща древнего льда. Вырвемся ли? Еще рывок. Темное полено трубы пошло вверх. На этот раз обошлось.
Я нагнулась над костром у зумпфа погреть руки и немного отдохнуть от комаров.
— Люб, а вода-то кончается. Сказать, что ли, бригадиру, а?
Любка присвистнула:
— Здорово! Скажи, конечно. Только как ее добыть? Один трактор уже сидит — утром цистерну доволок — и точка. Угробим и второй.
Трактор действительно «сидит». Лучше сказать — лежит почти опрокинувшись набок. То, что он все-таки добрался сюда и доставил цистерну с водой, — чудо. Одно из многих. Сегодня мы все волшебники. Но это чудо принадлежит Гарьке, и за это он прощен. Молча — без громких слов и наставлений на будущее. Но как же привезти воду? Любка поискала глазами бригадира.
— Толька! Иди сюда! — Она не признает чинов.
Толя подошел нехотя. Весь его вид говорил: вечно у этих баб что-то неладно.
— Чего орешь?
— Вода кончается. Чем промывать буду?
Толя посмотрел на цистерну. Она до половины утонула в топи. От цистерны до костра — темная водяная полоса. Это моя дорога. Ее уже успело залить. Да, трактору не пройти. Вдалеке на краю топи мелькнуло что-то белое.
Мы переглянулись.
— Ну, дармоед, — сказал Толя, — сейчас ты отработаешь свой хлеб! Ребята, идите сюда!
От станков запрыгали по кочкам люди.
— Что тебе?
— Военный совет.
Ландыша притащил за челку Лева. Конь шел охотно, видно, думал, что хотят угостить окурками. Уздечку принес Яша. По своей обычной аккуратности спрятал ее когда-то. Упряжь соорудили из веревок и жердей — что-то вроде древней волокуши. На нее погрузили пустую бочку из-под горючего.
Лева взял коня за недоуздок.
— Ну, лошадиная сила, поехали! Да здравствует технический прогресс!
— Окурки припасай, Лева: он у нас образованный, задарма работать не будет, — крикнула вслед Любка.
— Ландыш! Ты с него сдельно бери! — посоветовал Толя.
От дальнего станка подошел Алексеи Петрович. Мокрый, даже в волосах запуталась осока. Наверное, по дороге выкупался в одном из окон. Да кто в них не купался? Увидел коня, засмеялся:
— Это кто же придумал?
— Все, — просто ответила Любка.
Я подумала, что еще не так давно она бы так не сказала: не было у нас этого слова.
Ландышу было не до смеха. Всем своим видом он выражал крайнее возмущение. Прошагав за Левой до цистерны, он упрямо встал: делайте со мной, что хотите!
Лева достал из кармана окурок и показал коню. Ландыш поднял голову, встряхнул ушами. Но… дотянуться до лакомства не смог. Левина рука уплыла из-под носа, пришлось тащиться следом по топи. Гастрономические наклонности погубили вольный Ландышев дух… Около станков люди чуть не катались со смеху.
— Ишь ты, комаров даже распугали! — пошутила Любка. — Заварим, что ли, Половинка, чифирку, пока они ездят.
И снова та же дорожка. Только не от цистерны, а от бочки, и приметы другие. Теперь самое опасное место — глубокое окно за сгнившей корягой. Из него едва вытащили Ландыша. Мокрый и грязный конь стоит сейчас у Любкиного костерка. Сам пришел и укоризненно смотрит на людей. Того и гляди, скажет: «Это неблагородно, джентльмены! Я же могу простудиться!» Любка дала ему кусок сахару. Ландыш глубоко вздохнул и взял.