Несколько дней после разговора с Соколом Булатов хмурил клочкастые брови, сопел и сердито покрикивал на сыновей, невесток и дочь. Впрочем, Феню ругал меньше. Иногда даже помогал ей в работе, вышвыривая из канавы непосильные для ее рук камни.
Дочь была любимицей Игната. Ее светлые мягкие волосы, открытая улыбка, грудной девичий голос напоминали ему жену.
Сам малограмотный мужик, едва умеющий расписаться, он ничего не жалел, чтобы дочь получила образование.
— Вся семья у нас в грамоте плохо смыслит, а ты учись, Фенютка; нам, как слепым, поводырем будешь,— внушал он дочери.
Игнат ходил с дочерью по магазинам, покупал по ее заказу книги, тетради, карандаши, словом, все, что требовалось для учебы. Феня оправдывала заботу отца — училась прилежно. Еще не закончила и восьмого класса, когда на пути ее встал человек. Он-то и столкнул Феню с дороги, на которую так старательно выводил ее отец.
Человек этот был высок ростом, костист, с большим вислым носом и мечтательными, казалось, ничего не видящими вокруг глазами. Он познакомился с ней на репетиции колхозного самодеятельного кружка и с тех пор стал засыпать записками. Они были написаны курчавым красивым почерком и непременно стихами. На стихи влюбленный счетовод колхоза щедро распылял рабочее время, часами, запершись в кабинете правления, подбирал неподатливую рифму.
Стихи получались туманными, но Фене они нравились. Когда влюбленный, поэт читал их со вздохами и легкой дрожью в голосе, девушка невольно поддавалась его волнению, и это волнение было приятно.
В такие моменты Феня вспоминала: однажды на пасху отец, не зная, как развлечь свою любимицу, понес ее на колокольню полуразвалившейся сельской церкви. Решетку на колокольне уже давно выломали кузнецы, покосившиеся и местами потрескавшиеся стены грозили обвалом. Игнат прощупал их тяжелой ногой и только после этого поставил восьмилетнюю девочку на край колокольни.
— Смотри, дочка! — восхищенно воскликнул он. — Вот оно, наше Раздолье! Со стороны глядеть, будто краля принаряженная, в зеленых шелках садов. А спустись-ка вниз да пройдись по проулкам — пылью задохнешься, своих ног не увидишь.
У Фени легонько тряслись колени. Она не понимала красоты, которая восхищала отца, ей было очень страшно, но вместе с тем и приятно смотреть вниз на родное Раздолье.
Стихи Гриши и сам он, такой большой, неуклюжий ребенок, напоминали это далекое, испытанное в детстве чувство. Вскоре Феня с Гришей пришли к отцу.
— Мы хотим пожениться, папаня,— опустив глаза, проговорила Феня.
Игнат отложил в сторону рубанок (дело было в сарае, где он мастерил для коровы кормушку) и насмешливо посмотрел на притихших жениха и невесту. Сельский поэт Гриша переступал с ноги на ногу и, уставив скучающие, задернутые пеленою, глаза куда-то поверх плеча Булатова, тихо вздыхал.
Игнат считал людьми только тех, кто был силен, смел и ловок. Только таким он уступал дорогу.
«А на этого дочке и опереться нельзя, как крючок, согнется»,—подумал Булатов. И хотя знал Гришу как парня скромного и тихого, никогда никого не обижавшего, все же ему куда больше пришелся бы по сердцу гармонист Степка: первый кулачник, красавец, лихой и задорный работник.
Но дочь обижать Игнат не хотел.
— И давно это промеж вас любовь завязалась? — стараясь быть порадушнее, спросил он.
—Давно... С весны еще, — смелее взглянув на отца, ответила Феня.
— Ух ты, даль-то какая, а! — развел руками Игнат. — Да мы с твоей матерью, пока под венец пошли, три зимы у ворот друг на дружку вздыхали.
— Время не то было, папаня. И люди другие…
Игнат стряхнул с верстака стружку.
—А может, повременить можно? Подумать?
Лица жениха и невесты разом словно состарились. Гриша растерянно переступил с нога на ногу, Феня отвернулась.
«Что же мне ее неволить? Меня самого в этих делах не неволили», — подумал Игнат и, сдерживая вздох, выдавил:
— Раз уж слюбились… Перечить не стану.
Вечером он напился, ушел за огород, лег в густую пахучую траву и, уронив русую большую голову да могучие руки, долго пел в одиночестве тоскливые старинные песни.
Феня прожила с мужем около года. Зимним сырым и холодным вечером, после поездки в город, Гриша свалился в постель, а через несколько дней у него хлынула горлом кровь. Он умер в полузабытьи.
Вскоре у Фени родилась дочь. По настоянию отца, вместе с ним и братьями она покинула Раздолье, выехав на заработки в Карелию. Мужа ей было жалко, но о нем она скучала недолго. Феня давно поняла, что Гриша недалекий и тоскливый человек, не столько влюбленный в нее, сколько в свои туманные стихи.