Строй приближался. Женщины встали с крыльца, развернули узелки с подаянием. Наверняка все эти люди несли пленным последний кусок со стола, отрывая его от себя, от своих детей. Видно, уж такова природа русских — материнская жалость ко всем обездоленным. Пленные подняли головы, устремили на женщин благодарные взгляды.
— Смотри-ка, ожили! — мигнул соседу идущий впереди длинноногий с лычками на погонах немец.
Вытянув руки со своими подарками, женщины стояли понурив головы. Крайние пленные на ходу брали у них подаяние.
— Спасибо, родные! Спасибо! — несся по строю тихий взволнованный шепот.
Хромая старушка придвинулась ближе к строю, сунула бутылку в руки плотного с рассеченной бровью пленного.
— Пробку берегите, пробку! — зашептала она и, побоявшись, что пленный ее не расслышал, зашагала с ним рядом. — Пробку передайте Борисову.
— Спасибо, мамаша, я понял…
Тяжелый удар немецкого башмака отбросил старушку на мощенную булыжником мостовую.
— Куда, старая ведьма?
Приподняв голову, старушка вскрикнула. Над ней стоял обросший рыжей щетиной немец, и черное дуло автомата прыгало перед глазами.
Немец криво усмехнулся, вскинул автомат на плечо и с силой швырнул в нога старушке отобранную у пленных бутылку. Грязные молочные капли и осколки стекла брызнули на грудь и лицо женщины, и она закрыла глаза руками.
Ей показалось, что у ног ее разорвалась граната… Она попробовала шевельнуть ногой, оторвала от лица руки. Пленные проходили рядом, и подошвы их грубых ботинок стучали о мостовую, словно волны прибоя — угрожающе глухо. Не поднимая лица, старушка смотрела на затянутые в зеленые обмотки ноги, на вздутые пузырями в коленях грубые шерстяные брюки. Обеспокоенные глаза ее блуждали по обломкам бутылки, искали бумажную пробку… Но на мостовой ее не было. Значит, она либо дошла по нужному адресу, либо попала в руки охранников… Что же тогда будет? Что?
Стук подошв затихал, пленные миновали церковь. Чьи-то заботливые руки помогли старушке подняться с земли, бережно поддержали за плечи.
— Это вы?.. Вы, отец, Иннокентий? — вскрикнула старушка.
— Эх, мамаша, мамаша, — укоризненно качая головой, громко заговорил Самсонов. — Пора бы и знать. За такие глупости немцы стреляют на месте, — и, наклоняясь ниже, быстро шепнул: — Все в порядке, письмо на месте.
Потом снова громко, чтобы слышали все столпившиеся у входа в храм люди:
— Иди, иди домой, православная. Молись за то, что прошла мимо пропасти.
— Спасибо, отец Иннокентий,— окончательно оправившись от испуга, сказала Айна, и белые ровные зубы, блеснув на солнце, чуть было не выдали ее.
Монах перекрестил ее, ткнул в губы крест и энергичной, увы, тоже далеко не священнической походкой, зашагал к воротам церкви.
«Наш план рассчитан на спасение отважных и сильных, на тех, кто способен под пулями переплыть Гулкую и добраться до леса», — так писал Самсонов своему земляку — пленному капитану Борисову. И послание это, за которое чуть было не поплатилась Айна Черная, попало в руки того, кому предназначалось.
Это был дерзкий, граничащий с безумием план. Трое оторванных от армии русских солдат-разведчиков в самом центре фашистского логова решили вступить в поединок с вооруженными до зубов гитлеровцами. Они лежали в замаскированных мелких окопчиках, и яркое июньское солнце припекало их спины и головы. Сигнал установлен: на самом обрыве берега — один на другом два крупных, величиной с ведро, камня. Там, на лужайке, куда приводят купаться пленных, камней хватает.
«Будет ли ответный сигнал? — раздумывал Матвей Ананьевич, укладывая поудобней винтовку. — Кто-кто, а Борисов, этот сорвиголова, рискнет не задумываясь».
Самсонов тихо подполз к густому кусту боярки. Второй разведчик, загорелый горбоносый парень, встретил его спокойной улыбкой. На смуглых щеках парня курчавилась редкая желтая бороденка, испачканные землею руки сжимали винтовку с оптическим снайперским прибором.
— На тебя, Юра, самая большая надежда, — положив руку на плечо парня, доверчиво проговорил Матвей Ананьевич. — Сколько в финскую кукушек[3] ссадил?
— Двенадцать.
— Двенадцать?.. Это за какое же время?
— За два с лишним месяца.
— Мало, Юрочка, мало. Темпы придется увеличить процентов на тысячу. Такова обстановка. Бил ты, конечно, наверняка, знаю — в лоб либо в сердце… Теперь такая точность не треба. Ранишь, убьешь — всех тебе на текущий счет впишем. Главное — как можно быстрее и больше… Ясно?
3
Советско-финская война 1939-1940 гг. Кукушками называли финских снайперов, часто они маскировались на деревьях.