В полдень открылась дверь амбара и знакомый пухлощекий офицер процедил сквозь зубы:
' — Иди!
Виктор лениво поднялся с пола, потянулся и шагнул к выходу, улыбаясь яркому летнему солнцу. На минуту он забыл о том, что ждет его впереди, залюбовался зеленью пышных садов. Но гнетущие мысли помимо воли настойчиво поползли в голову. Любуйся, Сокол. Последний раз смотри на синее небо, на белогрудое легкое облако, на ласковое веселое солнышко.
Он шел по широкой деревенской улице — бодрый, подтянутый, чуть улыбающийся. Никто не знал, что творилось в его душе. Разве он походил на смертника? Напротив. Каждому, кто видел его, казалось, что этот бравый летчик шагал не на смерть, а скорее на какое-то веселое торжество.
В большом светлом доме бывшего правления колхоза сутолока: около кабинета коменданта немецкого гарнизона толпилось несколько плохо одетых пожилых людей, по виду местных крестьян. Пухлощекий немецкий офицер бесцеремонно растолкал их и постучался в дверь.
В кабинете в, обшитом потертой кожей кресле, сидел светловолосый молодой офицер в пенсне. При виде русского летчика он приветливо улыбнулся и, торопливо вставая, пододвинул Соколу стул.
Сокол не спеша сел. Офицер в пенсне что-то скороговоркой объяснил пухлощекому. Из разговора Сокол уловил несколько знакомых слов и понял, что речь идет о приглашении переводчика. Пухлощекий поспешно вышел. На пороге появились два автоматчика в грязных мышиного цвета обмотках. Комендант указал им на дверь, и они истуканами застыли возле нее.
Сокол скучающим взглядом окинул внутренность кабинета. Большой, отделанный искусной резьбой письменный стол выглядел очень неряшливо. На нем беспорядочно валялась бумага, газеты, книги. На краю стоял графин с зеленой жидкостью, на рогах украшающего письменный прибор бронзового оленя громоздкий веер фотографий с портретами полунагих женщин. Комендант спросил Сокола его фамилию, год и место рождения. Виктор отлично понял смысл заданного вопроса, но ответил по-русски:
— Для вас это не имеет значения.
Комендант вежливо улыбнулся и отрицательно покачал головой. Кроме ругательств, он не знал ни одного русского слова.
Внимательно разглядывая Сокола, комендант достал из стола бутылку водки, две рюмки и тарелку с большим куском вареного мяса. Лукаво поглядывая на русского летчика, комендант ловко открыл бутылку и порезал на куски мясо. Из второго ящика он извлек хлеб, вилки, соль.
Еще вчера ему рассказали об этом летчике, о его смелом и упорном сопротивлении, и молодой немецкий офицер решил разыграть из себя великодушного джентльмена, не применять насилий, заставить пленного говорить откровенно, как офицера с офицером.
В ответ на предложение закусить Сокол заколебался. С тех пор как он вылетел из дома, прошло более суток. «Впрочем, я ничего не теряю, — рассуждал он, — подкрепиться и выпить теперь не грешно. Веселее и помирать будет». Помедлив, он молча взял налитую рюмку и, не чокаясь, залпом опрокинул ее в рот. Алкоголь сразу ударил в голову, легкой наплывающей дымкой застлал глаза.
— О-о-о! — протянул немец. — Гут!
Не обращая внимания на немца, Сокол принялся нанизывать на вилку самые крупные куски мяса.
Комендант тоже выпил и болезненно сморщился. Гладкий тонкий нос его собрался в мелкие складки, глаза заслезились. «Слабачок, — усмехнулся Сокол, — а тоже за русскую водку хватается».
В дверь постучались. Комендант встал. Вошел все тот же пухлощекий офицер и с ним рослый широкоплечий старик в белой, вышитой петухами косоворотке. Оправив шелковый с кистями шнур пояса, он, не поворачиваясь к Соколу, молча кивнул коменданту и степенной походкой зашагал в дальний угол кабинета.
В походке его Сокол уловил что-то знакомое.
— Переводчика не нашли, — доложил пухлощекий, — я попросил старосту помочь нам…
Широкоплечий человек в белой русской косоворотке устало опустился на диван и впервые повернул лицо к Виктору. От неожиданности Сокол вскочил с места.
«Булатов! Игнат Булатов!» — чуть было не закричал он, сразу узнав бородатое мужественное лицо своего бывшего рабочего. От удивления Сокол глупо заморгал глазами. За три года Игнат мало изменился. Все тот же невысокий бугристый лоб, упрямые твердые губы, густая сеть морщин в уголках глаз. По-прежнему не по годам молодой была его могучая фигура, и только темно-русую бороду щедро разукрасило серебро седины. В памяти Сокола вдруг ярко всплыла Карелия, холодная бурная Суя, дружная бригада грабарей…