— Знакомы? — протирая платочком близорукие глаза, обратился к Соколу комендант.
Не обращая внимания на немца, Сокол взглянул прямо в глаза Булатову.
— Значит, ты теперь староста? — зло спросил он.
Старик неторопливо расчесал пятерней бороду и насупил сивые клочкастые брови.
— Нынче козыри у меня. Допрашивать буду я…
Сокол задохнулся от нахлынувшего на него бешенства. Судорожные спазмы сдавили горло. Теряя выдержку, он крикнул дрожащим мальчишеским срывающимся голосом:
— Подлец ты, сволочь продажная, шкурник! —переведя дух, снова спросил: — Сколько же ты марок за Родину взял?
Большие мозолистые руки Игната сжались в тугие тяжелые кулаки, голубые глаза потемнели. Казалось, вот-вот этот огромный, могучий старик сорвется с места и ударит пленного. По крайней мере, этого ожидал комендант, так думали офицер и стоящие у двери автоматчики, ожидал этого и уже готовый плюнуть в лицо изменнику Сокол. Но старик не вскочил с места, не бросился на обидчика и даже не выругался. Он выдержал весь поток злых и язвительных слов Сокола и добродушно ухмыльнулся:
— Ну хватит лаяться, парень! Чем укорить хочешь? Марками? Глупый ты, глупый, али тебе невдомек, деньги, они ведь не пахнут. А что насчет совести, не тебе судить, зелен.
— Да, глупым был, сознаюсь, — опустился на стул Сокол. — Я тебя еще раньше насквозь видел. Только тогда ты маскировался, прикрывался званием ударника, а теперь, гляди, каким негодяем выполз. Только жить тебе теперь уж недолго, все равно прикокошим, запомни.
— Тебе меня судить не придется, — шагая по комнате, глубокомысленно заметил Булатов. — Погляжу сейчас, что из тебя за герой вышел, как перед немцами петь будешь. Господин комендант! — уже по-немецки обратился он к офицеру. — Может, начнем?
— Давно его знаешь? — спросил комендант, косясь в сторону Сокола.
— Начальником моим был. Агроном, — пояснил Игнат.
— Ах, вот как! — удивился немец. — Что же он, недоволен тобою? Почему так озлоблен?
— А как же иначе. Наши дорожки еще до войны разошлись. Из-за него мне и в колхоз пришлось подаваться.
— Понятно, понятно, — самодовольно ухмыльнулся немец. — Старые враги, значит. Ну что же, давайте приступим к делу.
Стараясь казаться как можно вежливее, щедро расточая улыбки, комендант стал расспрашивать Сокола о состоянии советской авиации, конструкциях русских самолетов, расположении посадочных площадок. Неплохо владеющий немецкой разговорной речью, Игнат переводил.
— Ишь, какая собака, — не сдержался Сокол — и лаять по-ихнему научился. Передай своему фашисту, что зря время теряет, совесть не продаю.
— Коммунист? — язвительно спросил комендант, когда Булатов перевел ответ Сокола.
— Нет. Молод еще, рано ему в партию, — пояснил Игнат.
«Почему он за меня отвечает? — насторожился Сокол.— Может, думает, что я ни черта не понимаю в немецком? А впрочем, в те годы, когда мы работали вместе, я еще был комсомольцем».
— Всему миру известно о том что советская страна повержена, — торжественно, с пафосом заговорил комендант. — Наступает другая эра — эра новой свободной России без большевиков, без засилия евреев, новой страны, которая с помощью великого немецкого народа пойдет по пути прогресса. Голубая арийская кровь, самая здоровая и благородная кровь на земном шаре, сольется с русской, и русский народ оздоровеет.
Вы смелый образованный человек. Моему фюреру нужны такие люди. Мы, немецкие солдаты, преклоняемся перед смелостью. Но зачем быть фанатиком? Зачем отдавать свою жизнь, не увидев, как она хороша? Вы молоды, поторопитесь оценить это достоинство. Подумайте, сколько улыбок вас ждет впереди…
Закончив длинную цветистую речь, комендант наконец заговорил напрямую:
— Я предлагаю вам службу в германском воздушном флоте. Как офицер офицеру, советую не отказываться. Вас ждет богатство, слава…
— Что ответить коменданту? — испытующе взглянул в лицо Сокола Булатов.
«Что ответить? Стоит ли отвечать? Впрочем…»
— Скажи ему, что он безмозглый осел!
Комендант обернулся к Игнату.
— Что? Что он сказал?
Легкая, едва уловимая улыбка только чуть скользнула по губам Булатова и сразу же скрылась в густой бороде.
— Господин комендант, русский летчик говорит, что на наше предложение он не согласен.
Комендант забарабанил пальцами по столу. Нервным, порывистым жестом он раскрыл портсигар и, закурив папиросу, несколько раз сряду глубоко затянулся дымом. «Что же нужно этому русскому? Быть может, он думает, что мы отпустим его восвояси? Какая наивность. Ведь не позднее как завтра его наверняка вздернут на виселице или в лучшем случае отведут за колючую проволоку. Комендант лагеря Стемпель не станет с ним церемониться».