В Карелии она, хотя и грустила по родным местам, не подавала вида, работала упорно и много. Правда, ее никогда не интересовали заработанные тяжелым трудом рубли, она не разделяла радости братьев при виде старательно укладываемых отцом в похожий на дамскую сумку бумажник денег, но сам труд, работа на станции увлекали ее своей необычностью.
«Наполнит папаня бумажник, угомонится маленько, и уедем в Раздолье, к своим», — мечтала Феня.
С любопытством наблюдала она новых людей на станции. ей нравились сильные загорелые землекопы, веселые и бесшабашные на гулянках, неутомимые в тяжелой работе, нравились и худощавые, замкнутые финны, внешне нерасторопные, но умелые в любом труде, коренастые карелы.
Чаще других та останавливала свое внимание на молодом агрономе Соколе. Задумчивый молодой человек вызывал к себе материнскую нежность. «Лихо ему на чужой стороне, несладко. Должно быть, в холе да в ласке растили. А тут грубость одна, насмешки, — жалела его Феня, — к начальству не пристал да и от нас далек. Да и о чем он все думает, о чем мечтает? Почему вечерами не выходит из дома, не идет туда, где веселятся другие?.. Ну, а с кем ему веселиться, с кем умными речами обмолвиться? Нет ведь таких»
Не раз о Соколе говорил и отец.
— Это не то что твой шалый. С умом человек. Вот только хлипковат, такие мужики долго по земле не хаживают, в пертой же драчке в тот мир удаляются.
Впрочем, мнение Игната вскоре изменилось. В тот день грабари начали рыть котлован под закладку фундамента большого жилого дома. Они уже углубились в землю, со стороны были видны лишь сверкающие на солнце лопаты да быстро растущая вокруг котлована серая насыпь.
Вооружившись огромной совковой лопатой, специально сделанной раздоленскими кузнецами по заказу, Игнат легко пошвыривал вверх пласты крепкой бесплодной земли. После неприятного разговора с Соколом, о котором догадывалась только одна Феня, Булатов часто думал об агрономе
На родине Игната долго считали первейшим хозяином. Большой пятистенный дом, резные огромные ворота и добротные надворные постройки булатовской усадьбы вызывали зависть большинства раздоленских мужиков.
— Булатовы на земле, как дубы, стоят крепко, хозяева настоящие,— говорили о них земляки.
Игнат не верил в колхоз и жил своей семьей, маленьким островком в бушевавшем вокруг море людских страстей. Сначала в колхозе все шло так, как и думал Булатов,— царила бесхозяйственность, вызывали насмешку изреженные нивы. Но с годами все изменилось. Поднимались колхозные хлеба, и даже самые слабые в прошлом раздоленские мужики на глазах обгоняли Булатова. Чувствовал Игнат свою ошибку, но не хотел признать себя побежденным. -
Все чаще и настойчивее наседали на него сыновья, заводя речь о колхозе. А тут еще Феня... Больше всего мучила отца она своими разговорами. И когда от этих разговоров, от косых взглядов колхозников стало невмоготу ни ему, Игнату, ни ею сыновьям, он увез всех на промыслы; как говорили в Раздолье, уехали Булатовы за длинным рублем.
Игнат выделялся и на опытной станции!. Расчетливый и верткий, он цеплялся за все, где можно извлечь пользу для себя и для дома. Всю жизнь он старался сработать больше другого, сблизиться с полезными людьми. Отношение Сокола к его подарку огорчило старика, заставило глубоко задуматься. «Считал парня с умом, ему, чудаку, руку подал, а он, что козел задиристый, бодаться полез».
Вместе с досадой на агронома в сердце Игната невольно поселилось сомнение. Тропинка, по которой он прежде шагал уверенно, вдруг завиляла, запуталась.
«Подумать, куда хватил, к врагам власти причислил. Она, власть, как толкует? Бери, говорит, все твое, когда трудишься. Что же я — руки в брюки хожу? Недопонимаю чего? Не этот ли молокосос мне учителем будет? В грамоте, верно, силен, в наших крестьянских делах смыслит. Что ж из того? Мне из его наук рубаху не сшить... А у власти карман без дна, не обеднеет, коли рабочему человеку копейку лишнюю передаст. Ну а власти кто их, копейки-то даст? Не манной же крупой они с неба сыплются?..»
Игнат плюнул на широкие ладони и с еще большим усердием загреб лопатой серую, как дым, землю. Младший Васютка, будто угадав мысли отца, с достоинством проговорил:
— Я, папаня, городских не люблю, хлипкие они, к настоящей работе способностей не имеют.
В это время на краю котлована показался Сокол.
— Вот взять хотя бы Виктора Петровича,— ухмыльнулся Васек.— Вы не обижайтесь, Виктор Петрович, разговор я о городских здесь повел, Ведь слабы они перед нашим-то братом. Я думаю, папаня, Фенютка наша и та их на лопатки к земле припечатает.