— Свои! — отозвался из темноты невидимый человек.
— Пароль? — уже более приглушенно, но все же достаточно громко спросил часовой.
— Покорность!
Часовой отошел от дерева. Неясно очерченная фигура приблизилась к нему и остановилась рядом. Негромко разговаривая, оба — и часовой, и подошедший к нему неизвестный — зашагали к амбару. Сокол притаился.
Может быть, эти люди идут к нему? Надо вырвать у часового автомат и попытаться уйти…
Сдерживая дыхание, пленник готовился: как только откроется дверь, он ударит немца в висок и выхватит автомат. Если он не успеет этого сделать, часовой выстрелит ему в живот. Смерть, откуда б она ни пришла, всегда одинакова. Сокол услышал, как немец вложил ключ в замочную скважину. Вот сейчас он повернет его, звякнет замком и…
Вдруг в напряженной тишине послышался короткий невнятный вопль. Почти в тот же момент дверь широко распахнулась и в ее прорези появилась залитая лунным светом могучая фигура Булатова. В ногах Игната, неловко уткнувшись в порог головой, неподвижно лежал часовой.
Прижавшись к стене, Сокол изумленно смотрел на Булатова, на его прямые саженные плечи, бородатое, окаймленное лунным светом лицо, на зажатый в руке нож. Не замечая Сокола, Булатов шагнул вперед и негромко позвал:
— Петрович! А Петрович! Где ты?
Голос Игната звучал взволнованно, по-отечески тепло и ласково.
Смутно понимая смысл происходящего, Сокол вышел навстречу.
— Что? Что тебе надо?
— Ну, теперь здравствуй! — сунув за голенище нож, протянул Игнат руку.
— Постой, постой. Как же тебя понимать? — отступил на шаг Сокол. — Пожалел меня, что ли?
— Эх, Виктор Петрович, Виктор Петрович! Умный ты человек, а глаза у тебя незрячие, — вздохнул Игнат. — Ну да лекарем мне сейчас не быть. Не время. Бери вот, — снимая с убитого автомат и передавая его Соколу, строго приказал Булатов, — теперь шагай за мной.
Глава ХХХIII
— Думал, жидка у тебя кость, Виктор Петрович. Решил, что на поверке не выдержишь, слюни распустишь. Теперь вижу, напрасно грешил, зря на тебя не надеялся. Молодец, парень, хоть и хлипковат с виду, а натура у тебя крепкая — русская.
Сокол растерянно смотрел на Булатова.
— Не пойму я тебя, Игнат… Кто ты? Почему ты в Раздолье?
— А ты понимай, парень, борода вон растет, не мальчишка. От колхоза я здесь, Петрович. Надо нам так, — сознался Булатов.
— Прости, а я тебя за врага посчитал. Верно, что зелен еще…
— Ну, иди, иди, Петрович, — мягко подтолкнул летчика в плечо Булатов, — сейчас нам с тобой миловаться некогда: мне надо след заметать, а тебе уходить побыстрее. Теперь скоро встретимся, наговоримся досыта. А сейчас медлить нельзя. Шагай, — Игнат указал на стоявшую в тени кустов женщину.
— Вон тебе провожатый. Она тебя к своим приведет.
Сокол торопливо пожал руку Игната и пошел за женщиной. Неужели свобода? Неужели следом за ним не крадется враг, не выстрелит в спину? Кто там стоит впереди? Поджидают его? Снова охотятся? Один согнулся, готовый к прыжку, второй стоит неподвижно. Сокол нащупал спуск автомата: Чужой окрик, только шаг однако из двух — и он нажмет на курок. Пусть окружают его, стреляют, ползут, но второй ошибки он не допустит — живым все равно не дастся. Темные силуэты ясней, четче. «Дурак — так ведь это же пни, обгорелые сваи чьих-то ворот. Пуганая ворона». Вздох облегчения и радость… Неудержимая радость за себя, за Булатова. «Вот ведь каким человек на поверке вышел. Скалой». С трудом поспевая ослабевшими ногами за провожатой, Сокол попытался спросить, куда ведет тропинка. Но женщина оказалась неразговорчивой.
— Тише! Молчите! — не оборачиваясь, строго приказала она.
Поняв, что вокруг подстерегает опасность, Сокол притих, крепче стиснул оружие.
Тропинка вывела за огороды, в поле, затем завиляла в лесу. Огромные, в два обхвата, дубы чуть не вплотную прижались друг к другу, густые кроны скрыли звездное небо. И тишина, словно там, в подвале: глухая и стойкая. Тропинка петляла по лесу, местами терялась, путалась меж дубов, спускалась в низины, и тогда Сокол чувствовал под ногами мягкую постель мха. Чем дальше в глушь заходил он, тем яснее понимал, что спасен, тем настойчивее рвалась наружу переполнявшая его радость.
…Как хорошо жить! Как сладко дышать на воле, как быстро возвращаются силы!
Лес. Он застыл в предутреннем сне, прогнал все тревоги Сокола. Он чувствовал себя вставшим из могилы, рожденным заново. Ему хотелось заложить пальцы в рот, по-разбойничьи свистнуть, убедиться в своей безопасности.