С минуту пилот продолжал сидеть в кресле, обхватив руками ушибленную голову. В ушах еще не утих надрывный рокот мотора, напряженную, пугающую своим одиночеством тишину ночи пилот ощутил не сразу. А когда понял, что мертвая птица не всколыхнет теперь своего изуродованного тела, не согреет теплом своего дыхания, он закричал.
— Сергей, Дима, ребята!
Горячие руки обвили шею пилота.
— Лешка, дружище жив! — прохрипел механик. — Вот и конец, прилетели… —голос его перешел на жалобу. — Ой Лешка, Лешка!.. Птица-то наша… Отлетала. Я же с ней третий год душа в душу…
— Как Майко? Ранен или… — слово «убит» Суслов выговорить не мог, не хватило мужества.
— Дышит наш командир, пока еще дышит.
— Карту, оружие, бортпаек — и к морю… Рацию уничтожить! Быстро, Сергей, слышишь? С минуты на минуту нас обнаружат… Скорее…
Маленький отряд торопливо уходил от подбитой машины в глубь лесной чащи. Еще десять минут назад летчики видели в самолете верного друга, готового на быстрых размашистых крыльях унести от всякой беды. Теперь же, напротив, каждый, напрягая все силы, старался поскорее уйти от машины. И не потому, что, как часто бывает, она, словно огромная бомба, могла взорваться и грозила их жизни, а потому, что труп самолета наверняка ищут враги. А когда найдут, бросятся в погоню за летчиками.
Впереди шел Власов, за ним, взвалив на плечи закутанного в брезентовый чехол Цыганка, поминутно спотыкаясь о коряги и корни, брели бортмеханик Козлов и радист Димочка. Сзади едва поспевал за ними пилот Суслов. На груди у каждого висел автомат, карманы оттягивали диски с патронами.
Глухой, прикрывающий дно ущелья лес казался вовсе нехоженым, никакого признака жизни не таилось в его зарослях. Люди брели на ощупь, отстраняя от себя преграждавшие путь ветви осинника, ветлы и березы. Проводник маленького отряда время от времени останавливался, навалившись спиною на ствол деревца, отгибал его, пропуская вперед товарищей. Он вел себя очень уверенно, как будто уже не однажды бывал в этом лесу и знал в нем каждую веточку.
Хрупкий, слабосильный, совсем еще мальчик в сравнении с механиком, Димочка первый подал голос:
— Сергей, обожди, я же не лошадь. Давай отдохнем хоть немного.
К Димочке, тяжело припадая на ногу, подошел Суслов. Сгоряча он не обратил внимания на ушиб колена, но сейчас при каждом шаге острая боль пронзала все тело. Однако летчик не хотел выдавать ее, стискивал зубы. Он ухватил руками конец брезента и тихо отстранил радиста.
— Пусти!
Суслов сделал всего два шага, споткнулся, упал на колено. Из чехла послышался слабый стон.
— Крепись, Майко! Не сдавайся, — пытаясь снова встать на ноги, утешал командира пилот.
Цыганок не ответил, но все услышали, как заскрежетали его зубы.
Власов приказал опустить командира на землю. Цыганка понесли трое. Передним пошел сам проводник, задними Козлов и Димочка.
— Ничего, хлопцы, ничего, — отдуваясь и кряхтя, поддерживал отряд Власов, — к рассвету пробьемся к морю… А там, гляди, и выручка подлететь успеет. На взморье просторно — в любом месте садиться можно.
— Садиться-то можно, а только кто полетит? — усомнился Суслов. — В ночь не успеть, а днем — на верную смерть полковник не выпустит.
— Выпустит! — неуверенно поддержал штурмана Димочка. — Как же иначе?..
Власов переложил с плеча на плечо конец брезента и холодно бросил:
— Как? А вот как. Если до ночи нас не накроют, значит, на завтра можно надеяться. А сегодня уж поздно, смотрите, как небо светлеет.
— Да, ночки нынче бесхвостые — куцые, — упавшим голосом заметил Козлов.
На рассвете летчики вышли из леса. В расщелинах каменистого дна среди скрюченных мелких березок извилистой путаной нитью поползла тропка. Летчики остановились. Как и в лесу, в горах было пустынно, безжизненно, тихо.
Прохладный влажный ветерок пахнул в ущелье, всколыхнул редкие стебельки полувыжженных солнцем трав. Он донес до людей тонкий, едва уловимый солоноватый запах моря. Власов, развернув планшетку, изучающим взглядом осмотрел окрестности.
— Вышли мы точно. До Звездной отсюда от силы километров восемь.
Козлов снял фуражку и провел рукой по мокрой от пота голове.