— Пошли, ребята, пошли! Там отдохнем!
Власов, поправляя ремень, нерешительно приподнял широкие прямые плечи:
— Не лучше ли здесь, в лесу переждать… Ночи дождаться?
— Нет уж, я не согласен! — недовольно изогнул тонкие брови Димочка. — Свои нас искать будут только у Звездной.
— А каратели? — возразил Власов. — Их ведь здесь, что собак нерезаных.
После немногословного совещания все же решили продолжать путь к морю. Отряд продвигался медленно. Пришедший в себя Цыганок метался, бился в брезенте, словно пойманная в сети рыба. Через каждые десять-пятнадцать минут он просил пить, скрежетал зубами, стонал.
Подменяя друг друга, через силу переставляя отяжелевшие ноги, летчики несли его к морю. Даже для здоровенного, с детства привычного к труду бывшего кубанского казака Козлова ноша стала непомерно тяжелой, и, будь в ней чистое золото, а не живой человек, его командир и товарищ, он давно сбросил бы ее с плеча.
Не успело еще взойти солнце, как из-за гор, клубясь, подползли тучи. Они дымились, обволакивали вершины, быстро застилали голубые клочки неба. Сырой прохладный ветерок становился упруже, настойчивее.
Путникам казалось, что они ушли уже далеко, но стоило кому-либо из них оглянуться назад — и нескрываемое разочарование искажало гримасой лицо. Лес, от которого уходили люди, будто преследовал их. Алексей Суслов, хватаясь руками за больное колено, поминутно останавливался, отставал от товарищей все больше и больше. Ему хотелось присесть на камень, отдохнуть, лечь. Он попытался даже исполнить свое желание, но сразу же понял: стоит присесть — и больше уж не поднимешься.
Когда же долгожданное море? Скоро ли конец этой адской боли, конец пути?
Суслов обернулся и отпрянул назад. В ущелье с крутой, загроможденной камнями горы спускалась цепочка вооруженных людей, Грязно-зеленая одежда, тонкие, затянутые в обмотки ноги — ясно, кто эти незнакомцы, зачем они идут по следам летчиков.
На мгновенье забыв о боли, Суслов рванулся вперед, схватил за рукав шагавшего сзади других Козлова.
— Сергей, обернись!
В узком, забросанном глыбами камней ущелье, почти на выходе к морю, настигнутый карателями маленький отряд вынужден был залечь, принять неравный бой.
Услышав выстрелы, Майко, бледный от потери крови, с запавшими в синие ямы глазами, одичавшим, блуждающим взглядом окинул товарищей. Заметив перебегающих от камня к камню карателей, Цыганок рванулся было вперед, но тут же, словно от удара, со стоном опрокинулся навзничь. Димочка подскочил к командиру:
— Лежите, лежите, куда вы?
Рошат устало открыл глаза, строго спросил:
— Догнали нас, да? Кто это там, фрицы? Много-то как… Муравейник… Дай-ка мне автомат, слышишь?
— Лежите, говорю вам, куда вы?
Рошат приподнялся с земли, сел. С минуту он смотрел на затылок лежащего с автоматом Козлова, потом, словно стряхнув с себя забывчивость, порывисто сорвал прикрывавшую ноги куртку. Стиснув зубы, ощупал колени, со злой иронией холодно бросил:
— Все, отплясался, Рошатик… Глупо-то как, глупо…. Были ноги и нет… Приземлился.
Встретившись с сочувственным взглядом Димочки, рассвирепел.
— Чего хоронишь? Дай мне оружие, говорю, помоги доползти… Я еще рассчитаюсь! Я им покажу, кто такие русские летчики! Нас и на земле не возьмешь. Понял? Не возьмешь, подавишься.
Цыганок свалился на бок и, судорожно цепляясь за камни, потянул за собой чужие закаменелые ноги. Он подполз к Козлову, ухватился за автомат и властно рванул его на себя.
Глава XXXVI
Игнат захромал. Было ли это результатом побоев? А может, вспомнив молодость, старик не захотел мешать дочери, зная, как сладостны для влюбленных минуты уединения. Сначала он приотстал, но заметив, как часто оборачивается Феня, как рдеют ее щеки смущением, окончательно утвердился в своей догадке: он третий, а третий в этих случаях лишний.
— Валяйте, ребята, вперед, а я гусиным шажком один добреду, тропки-то здесь — все одно что в родимом селе — наперечет знаю.
— Нам, Игнат Тимофеевич, спешить некуда, — не замечая уловки Булатова, простодушно заметил Сокол, — втроем веселее, за разговором не заметим, как и до лагеря доберемся.
— Я вам попутчик плохой, вишь, ногу-то как разнесло, того и гляди сапог лопнет, — настаивал Игнат. — Пораньше придете, чаек заварите, а я на готовое званым гостем пожалую.
— Идемте, Виктор Петрович, идемте, зачем, в самом деле, папаню неволить, — поддержала Феня, — лучше лошадку ему навстречу послать, с ногою шутить нельзя.