— Час на сборы — и в строй!
Снова тревожный звон железных колес поезда, куцые стоянки на станциях. Командиры не скрывают от нас: мы едем на пополнение полков дальних бомбардировщиков. Наш путь лежит на Полтаву.
Памятный день
27 августа 1941 г.
Совхоз «Красная Армия», где базировался полк дальних бомбардировщиков, и его окрестности представлялись мне земным раем. Все, буквально все потонуло в садах без границ и без края. Казалось, зайдешь в них — и заблудишься. Волны бушующей сочной зелени, налитые соком ранние плоды…
Аэродром разместился на огромном клеверном поле. Густой аромат цветов кружил хмелем голову. Окрашенные под цвет зелени, тяжелые боевые машины казались стаей нахохленных в ненастье птиц. Любой новичок без труда бы определил, что самолеты уже неоднократно побывали в воздушных боях. Их тела пестрели заплатами.
Новый командир, молодой подполковник Кубасов, принял пополнение по-мальчишески радостно. Нас — стрелков-радистов — сразу же повел в тир. Он сам встал за пулемет и выполнил подряд все упражнения так, что мы, не сговариваясь, восторженно зааплодировали. За хорошую стрельбу Кубасов щедро одарял нас улыбкой, мне пожал руку.
— Неплохо, — похвалил он. — Я тебя к Ященко в экипаж назначаю. С этим чертякой до старости пролетаешь.
Командир звена старший лейтенант Ященко с первого взгляда мне не понравился. Маленький, квадратный, с реденькими, словно выщипанными, усами, с лицом, будто терка, испещренным оспинами, он отрывисто козырнул на мое приветствие и хрипловато бросил:
— Главное, не дрейфь, парень. Будешь ныть либо спину врагу поворачивать, на землю, в штрафную спроважу. Волков бояться — в лес не ходить. Понял? Говоришь, шесть боевых на счету?
Я утвердительно кивнул.
— Маловато, конечно.
У Ященко их было уже около тридцати. Но главное для него — смелость…
В кабине меня чуть не стошнило. Пахло бензином и касторкой. Мне уже сказали, что у Ященко я девятый: трех моих предшественников унесли на кладбище, пять — на больничные койки. Но самым неприятным показалось мне то, что кабина, особенно башня, словно лоскутное одеяло, были сплошь в разноцветных заплатах.
— Не пугайся, — успокоил меня техник, — я тебе новую башню поставлю и броню на грудь приспособлю.
— Да неплохо бы, — подбодрился я. — А то ведь из-за латок и неба не видно.
В кабине познакомился со своим помощником — воздушным стрелком Степаном Грабовским. На фронт он прибыл прямо от классной доски и глобуса — работал географом в школе. Запасник был старше меня лет на семь, но из-за чистого бугроватого темени казался мне по меньшей мере одногодком отца.
Душой экипажа оказался штурман Гордей Луговой. На него кто ни взглянет, сразу улыбнется. Невысокий, чернявый, глазастый, он, как на сцене плясун, постоянно в движении. Говорил всегда полушуткой, смехом заражал даже командира полка. Любимая фраза Гордея: «Все чепуха, братцы, все семечки».
— Как только придем с боевого, — сказал он мне, — вон там, между двух тополей, волейбольную сетку натянем.
— А где ее взять?
— Чепуха. Мяч и сетку еще с училища в кабине вожу.
Три раза мы летали бомбить Белую Церковь, где по-домашнему расположились фашисты.
Мне и Грабовскому лишь дважды пришлось отстреливаться от «мессершмиттов». Сопровождавшие нас «ястребки» разгоняли их, словно стаю собак.
Я не раз наблюдал в бою за нашими истребителями. Задиры, сорвиголовы. Недаром же на самолетах сплошь молодняк, ему дай только волю подраться. Правда, скорость у «ястребков» маловата, зато верткость — как у цирковых акробатов, пока «мессершмитт» повернется, наш пять сальто выбросит.
Падали с неба и наши, и фашистские самолеты. У меня то слезы на лице от досады и боли, то восторг и улыбка. Воздушные бои теперь завязывались над полоненной врагом землей. Поэтому со сбитых самолетов все реже и реже возвращались в полк летчики. Полк редел. Из шести эскадрилий на задание уходили три, а иногда и две. Летать стали в две смены. Командование всячески поощряло нашу жажду к полетам, а мой командир Иван Яшенко одним из первых летчиков получил орден Красной Звезды. За десять боевых вылетов — награда: десять дней отпуска в тыловом доме отдыха. Мне посчастливилось побывать там в самое роковое для наших ребят время. Словно предчувствуя, что нам не встретиться, меня провожал напарник по турели (летали в две смены) Петр Накорнеев — красавец и песенник, мечта всех знакомых девушек.