Я искал мост через реку огня — на ломаном курсе, проложенном мной на земле, там, где топи студеных болот обрывают фронт. Через них можно проскочить вне обстрела.
Я нашел его, и мы прошли через мост спокойно, не напоровшись ни на одну зенитную точку. Теперь можно снижаться и идти в океане мглы, искать нашу звезду — костер, на который выпрыгнет Таня. Костер, выложенный буквою «Г», — наша конечная цель. Но это только первая пристань для нашей советской разведчицы.
Мертвый фосфорический свет вырывает из мглы стрелки приборов, предельное время полета подходило к нулю. Расчеты не обманули. Где-то внизу, в глухом лесу, на поляне, нас поманило зовущее пламя костра.
— Ну, Танечка, ни пуха вам, ни пера.
В раскрытую дверь самолета шквалом ворвался ветер, девушка дрогнула, рванулась к нему навстречу и мгновенно потонула во мраке.
Мы сделали еще круг над целью и, заметив, что костер гаснет, облегченно вздохнули. Похоже, что Таня благополучно достигла Малой земли. Меняем курс на 180 градусов. Теперь бы только не изменила нам мгла, не всплыла в ней ненавистная для всех нас луна. «Помощница смерти» — называли ее партизанские летчики. Стоит только порвать луне облако, и наш самолет, как мальчишеский змей в ясном небе, доступен любому снаряду.
И зачем только вспомнил я о нашей предательнице? Легка на помине! Огромный светящийся диск вынырнул неожиданно, и мой командир швырнул в сторону машину, не зная, как скрыться от кроваво-мертвящего света. И сразу же проснулась земля. Пунктирные нити трассирующих пуль огненной стеной преградили дорогу. Ни вверх, ни вниз, ни назад теперь не уйти. И Дымов принимает решение, кажется, единственное, которое оставалось принять: прорваться через огонь заграждения. Самолет словно осыпало градом, в пробоины ворвался разноголосый свист ветра. Мне показалось, что он вот-вот рассыпется на куски, и я судорожно ищу кольцо парашюта — последний шанс на спасение. Мой Дымов выключает моторы и хаотически бросает машину вниз, давая понять врагу, что самолет его сбит и через секунду-другую, быть может, громыхнет взрывом. Какой рискованный, умный маневр! Наверное, фашисты уже бегут к спасательным щелям, в убежище.
— На помощь! Ко мне! За штурвал! — надрывно кричит Дымов.
Бортмеханик, я и радист хватаемся за оба штурвала.
— Тяните к себе! Сильнее! Сильнее! — рвет нервы властный голос нашего командира.
Под напряженным усилием десяти молодых сильных рук ломается тупая инерция корабля, он медленно, в конвульсиях поднимает отяжелевшую голову. Загудели моторы, и я явственно вижу теперь под собой вершинки косматых елей. Они так близко, что, кажется, к ним можно прикоснуться рукою. «Из-за одной разведчицы…» — мелькнула у меня мысль. Механик раздобыл где-то веревку, с ее помощью мы по-бурлацки подняли самолет за штурвал выше, удерживая его узлом вожжовки на стойках запасных бензобаков.
— Заклинило руль высоты, — пояснил нам Дымов. — Вниз идет как по маслу, а вверх — все, тупик, дальше не вытянуть.
Едкий запах жженой резины проник в мои ноздри. «Кажется, что-то горит»,— с тревогой подумал я и вдруг обнаружил зыбкую змейку дыма, выползавшую из-под дверки электрокоробки.
— Горим! — толкнул я в бок бортмеханика. Мы рванули с ним горячую дверку. Нас будто током отбросило. Я кинул в огонь валявшийся в багажнике комбинезон, механик пустил в ход рюкзак. Командир поспешно снял с себя куртку, мы последовали его примеру. Огонь покорялся медленно. Пламя свистело, гудело, словно в печи, пенилось, обжигало нам пальцы. Все мы знали; стоило только ему добраться до бензобаков — конец.
Проскользнув через линию фронта, Дымов искал место посадки. На этот раз луна ему стала помощницей. Под крылом остриями пик густо чернели ели, но вот, наконец, они уступили место полянам, и в небе сразу стало просторнее, горизонт раздвинулся.
Дымовская посадка — зависть всех пилотов дивизии. И на этот раз наш командир блеснул мастерством. Он посадил тяжелый корабль на пшеничное поле так мягко, что никто из нас не ощутил ни одного толчка.
— Землю, землю несите! — закричал бортмеханик.
Я, спрыгнув на поле, выхватил финку и, ковыряя ею мягкую почву, стал горстями насыпать в фуражку. Механик набирал землю в ведро, Дымов в планшет, радист и стрелок в пилотки и в подолы гимнастерок.
Мы дружно, словно уголь в пасть печки, швыряли землю в огонь. Земля покорила пламя быстрее, чем наши кожаные полу-обгорелые куртки. В настежь открытые двери лениво выползала гарь. Радист связался с посадочной точкой, я запросил пеленг, настроил радиокомпас.