— Итак, ничего не скрывать, рассказывать все, как родной матери. Договорились?
— О чем рассказывать? — удивленно вскинул брови Павел.
— О вашем полете.
— Зачем?
— Так надо для нашей газеты.
— Газеты? — удивился Павлик. — Нет уж, увольте, — почти испугался он,— рассказывать я не умею, не мастер.
— Русский язык изучали?
— Как же, конечно…
— Значит, владеть им обязаны.
— Да ведь мне и рассказывать не о чем! Полет как полет. Ничего интересного. Расписывать обо мне пока еще нечего.
— Это уж вас не касается. Разве я сказала о том, что собираюсь вас возводить в герои?
Павел покраснел: веснушки резко обозначились на его лице.
— Да вы не так меня поняли... Я только хотел вам сказать, что меня не хвалить, а ругать за сегодняшний полет надо бы.
— А разве я говорю, что хвалить? Вы что же, критические статьи не читаете? Вас критиковали?
— Было…
— Вижу, что мало, — блеснула глазами Наташа. — Смотрю я на вас, товарищи летчики, избалованный вы народец. Мните о себе много… А, в сущности, пехоте в десять раз тяжелее, чем вам, приходится.
— Пехоте, конечно, труднее, — согласился Чичков.
Наташа мельком взглянула на часы и, постучав тупым концом карандаша о кромку блокнота, как учительница, призывающая к порядку своих учеников, строго заметила:
— Итак, по порядку… Вас вызвали к командиру эскадрильи.
— Да, вызвали, как всегда, и сказали: «Готовьтесь, в двенадцать ноль-ноль тренировка...»
— Дальше? — нетерпеливо вскинула золотистые ресницы Наташа.
— Дальше сели в машину и полетели.
Павел улыбнулся и готов был даже рассмеяться, но встретился со строгими глазами девушки.
— Да, полетели, — уже задумчиво проговорил он и начал торопливо и последовательно рассказывать обо всем по порядку.
Все более увлекаясь, он заговорил свободнее, проще, словно перед ним сидел не корреспондент газеты, а такой же, как он, летчик. Павел говорил откровенно, оттесняя себя, как участника полета, на задний план. Не скрыл он и того, как испугался, когда увидел на крыле самолета яркое пламя.
«И что это я перед ней так разоткровенничался?» — спохватился он.
Наташа поощрительно кивала головой, отчего высокая, похожая на заломленную на затылок папаху, прическа ее рассыпалась на множество золотистых колечек. Не отрывая глаз от блокнота, она быстро писала. То, что ее глубокий, как показалось Павлу — видящий до самого сердца, взгляд теперь не скользил по его лицу, придало летчику больше смелости, и он сам решился посмотреть на Наташу.
Девушка была хороша. Хороша незаметной на первый взгляд девичьей хрупкостью, детской нежностью рук и лица. Польше всего поразили Павла ее руки, тонкие и такие подвижные, что, казалось, заткни уши, не слушай Наташу, смотри только на руки — и они все без утайки расскажут.
Павел давно уже закончил рассказ о полете, но Наташа все засыпала его вопросами.
— А правда, что вы со скрипкой летаете? — спросила Наташа.
— Правда. Вы только полковнику не говорите.
Павел понимал, что вопросы Наташи теперь вовсе не относились к делу, к интересующей ее теме. Девушка спрашивала о его детстве, о товарищах, матери, скрипке.
«Хитрая,— подумал он, — всего меня по косточкам перебрали, а о себе ни единого слова…»
— Я хочу написать о вас очерк, — вставая со скамейки, сказала Наташа.
— Очерк? Ну что вы, зачем? — забормотал Павел. — Ребята смеяться станут… Кто я такой? У нас же настоящих летчиков много, бывалых, заслуженных. Лучше о них напишите…
— Мне молодой нужен, — улыбнулась Наташа.
— Так ведь среди них есть тоже нестарые.
— Ну, а если вы мне больше понравились?
Павел растерянно пожал плечами.
Веселые огоньки загорелись в больших карих глазах девушки, но смотреть в них летчик не мог, не хватало смелости. Машинально пожав протянутую девушкой руку, Павел продолжал растерянно стоять возле лавочки, пока тонкая, одетая в легкое платье фигурка Наташи не скрылась за поворотом аллеи,
«Ух и какой же я олух,— вздохнул он. — Даже по имени ее назвать не решился. Что она подумает?»
Глава VII
В открытые окна, пытаясь укрыться от жаркого солнца, лезут ветки сирени. Павел сбросил с плеча планшет, повесил фуражку на вешалку и сел на подоконник. Наташа… Вот пришла, взбудоражила мысли, смутила покой. Зачем?
— А-а-а, герой дня!—заставил оглянуться Павла задорный голос летчика Рошата Майко. Молодчина, Пашка, по-моему действуешь. Раз — и нет огонька на самолете, как от комара отмахнулся. Здорово! — Майко хитровато подмигнул вошедшему с ним механику Козлову.— А что, Паша, струсил небось. По совести?